Живописец смерти - [41]

Скайлер Миллс прошагал через вестибюль, не потрудившись поздороваться с новой девушкой, которую совсем недавно приняли на работу. Ну, с той, у которой повсюду вставлены металлические колечки — в нос, губу и еще бог весть куда. Кому это пришло в голову взять такую? А потом ему не повезло. Он вошел в лифт одновременно с коллегой — младшим коллегой — Рафаэлем Пересом. Этого еще не хватало. И без того на душе противно.

Они едва заметно кивнули друг другу. Миллс пригладил назад волосы. Перес перебирал ключи на связке в кармане элегантного блейзера.

— Новый пиджак? — спросил Миллс.

— Да. — Длинные пальцы Переса пробежали по лацканам двубортного красавца. — К вашему сведению, совсем новый.

— Значит, вот вы где вчера весь день пропадали. Ходили по магазинам.

— У меня были дела за стенами музея, — процедил сквозь зубы Перес. — Общался с молодыми художниками. Между прочим, как хранитель музея я не подписывал обязательства, что буду проводить все время запершись в этой башне из слоновой кости. Там, — он многозначительно кивнул куда-то вбок, — происходят поразительные события. Молодые художники, представьте творят. Но мне кажется, вас это не очень интересует. Вы слишком заняты… собственно говоря, я даже не знаю чем. Чтением?

— Нет, я пишу, — ответил Миллс. — Вы бы тоже занимались этим, если бы могли. В данный момент заканчиваю работу над докладом, который прочту на Венецианском бьеннале. Сейчас ведь искусствоведы большей частью переливают из пустого в порожнее. — Он ухмыльнулся. — А мне хочется сказать о сегодняшнем американском искусстве что-нибудь более существенное, нежели пустая болтовня о движении «Новый век».

Перес уставился на указатель этажа, тайком поглядывая на отражение Миллса в полированных дверях кабины лифта. Он ощущал острое желание ударить этого сноба по высокомерной физиономии, но понимал, что если бы даже и решился на этот безумный поступок, то потерпел бы поражение. Миллс был в рубашке с короткими рукавами, под которыми рельефно выделялись массивные бицепсы. Рафаэлю Пересу было двадцать семь, то есть он почти на двадцать лет был моложе Миллса, но, случись драка, старший хранитель музея — черт бы его побрал, — нокаутировал бы его в первую же минуту. В этом Перес был абсолютно уверен, поэтому позволил себе лишь усмехнуться.

Двери лифта раскрылись.

— Только после вас, — проговорил Перес.

Скайлер Миллс неторопливо вышел из кабины. Все правильно. Рафаэль Перес всегда и во всем будет после меня.

Кейт свернула на Пятьдесят седьмую улицу. Потянула за ручку элегантной парадной двери из тонированного стекла, которая вела в Музей современного искусства. Именно здесь Элену в последний раз видели живой.

Задачей Кейт было выяснить, как провел последнюю неделю каждый сотрудник музея. Особенно ее интересовало, где они были в ночь, когда убили Элену. Разумеется, прямо в лоб спрашивать нельзя, но Кейт по опыту знала, что получить ответ можно и не задавая никаких вопросов. Просто следует завести непринужденную беседу на какуюнибудь животрепещущую для данного человека тему и тактично намекнуть, что его проблемы вполне разрешимы. Тогда он сам выложит все, что нужно.

Девушка за стойкой не отрываясь читала биографию Фриды Кало[29]. Увидев Кейт, она немедленно выпрямилась. Кейт приветливо улыбнулась, отметив обилие пирсинга, и быстро двинулась по вестибюлю мимо бронзовой таблички на стене, где среди других меценатов были упомянуты также мистер и миссис Ричард Ротштайн.

Коридор был сравнительно короткий, семь, от силы десять метров. Он напоминал дорожку кегельбана и поражал неземной белизной. Кейт вдруг стала прозрачной. Иллюзию создавали особым образом расположенные флуоресцентные лампы. Это уже постарался не архитектор, а художник. Некоторым такая холодная белизна не нравилась, а Кейт наоборот. Здесь она ощущала себя красавицей, сделанной из детского деревянного конструктора. Ей казалось, что сейчас она по коридору не шагает, а плывет.

Главный выставочный зал со сводчатым потолком и выложенным белыми плитками полом имел вид ультрасовременного плавательного бассейна, но без воды. Сначала Кейт подумала, что здесь меняют экспозицию, но потом заметила, что к белым стенам прикреплены практически невидимые белые листки, квадратики туалетной бумаги. При ближайшем рассмотрении на каждом листке можно было обнаружить какое-нибудь слово — любовь, ненависть, жизнь, смерть, сила, слабость, — накарябанное в центре вроде бы шариковой ручкой.

Что это? Минимализм? Концептуализм? Одноразовая живопись? Скорее, и то, и другое, и третье.

Кейт не поленилась понюхать один квадратик и констатировала, что эта живопись, а может быть, графика, непахучая.

— Кейт!

Она оглянулась. Степенно вышагивая по зеркальному паркетному полу, к ней направлялся старший хранитель Скайлер Миллс.

— Я рад, что вы заглянули к нам. — Он широко улыбнулся, но затем, спохватившись, посуровел. — Я пытался поймать вас на похоронах Билла Пруитта, но безуспешно. Неужели он напился до такой степени? Просто не верится. — Последнюю фразу старший хранитель произнес шепотом, чуть наклонившись к ней.

— Вы о чем, Скайлер?