Он видит это в мельчайших деталях.
Тротуар. На асфальте, распростершись на спине, лежит человек. Из-под его головы и тела струится кровь, впитывается в трещины, но ее слишком много, и под торсом быстро образуется лужа, по форме похожая на амебу.
Он это знает наверняка, потому что много лет спустя прочитал протокол осмотра места преступления и заключение медэксперта. Преступник произвел три выстрела – два в грудь и один в голову. Причем последний выстрел сделан позднее, когда человек уже лежал на асфальте, истекая кровью, но был еще жив. Медэксперт отметил, что сердце человека в тот момент работало и, судя по ожогам на виске, последний выстрел был сделан в упор.
Вот такая картина возникает в его воображении. Часто в момент пробуждения и перед сном, долго не давая уснуть.
Этот кошмар преследует его почти двадцать лет. Со временем он научился управляться с ним, так что это ему почти не мешает, как, например, безногому протез. Научился с этим одеваться, есть, беседовать с людьми, заниматься любовью и даже смеяться. Случаются моменты, когда он об этом забывает, но их немного. Потому что человек, лежащий на асфальте, его отец и виноват в его гибели он. Такое забыть не просто.
Полицейский детектив усадила девушку на стул.
– Это Лори Маграт.
Я внимательно ее оглядел и отвернулся, по привычке запоминая внешность – форму лица (овальное), цвет волос (темная блондинка), тот факт, что она молодая (не старше двадцати лет), а также что левый глаз у нее распух и прикрыт, на скуле синяк размером с серебряный доллар и нижняя пухлая губа рассечена, наложен шов, – затем откашлялся, чтобы привлечь внимание, и с улыбкой произнес:
– Привет. Лори. Меня зовут Натан Родригес. Надеюсь, ты мне поможешь.
– Конечно, поможет, – вмешалась детектив. Крашеные рыжие волосы зачесаны назад, шершавая кожа на худом лице покрыта толстым слоем компакт-пудры, на пришпиленной к блузке карточке значится: «Шмид».
Лори украдкой оглядела меня своим неповрежденным газом, видимо, тоже оценивая мою внешность. Черные глаза, черные волосы, длинный, с горбинкой, нос. Нос у меня от мамы, Джудит Эпштейн, родом из Форест-Хиллс, штат Нью-Йорк, а глаза, волосы и осанка от отца, Хуана Родригеса, сотрудника отдела по борьбе с наркотиками полицейского управления Нью-Йорка, уроженца Сан-Хуана Пуэрто-Рико.
– Лори уверена, что нападавший был латинос. – Шмид смущенно отвела взгляд, сообразив, что сказала что-то не то. Но я к подобному привык.
Как давно орудует этот подонок? Я вспомнил, что записано в полицейском протоколе: затаскивал женщин в переулок, угрожая ножом, насиловал, избивал, но даты из головы вылетели. Я их плохо запоминаю, не то что визуальные образы. Но девушка побывала в переделке недавно. День или два назад. Ссадины свежие.
– Лори, если не возражаешь, я попрошу детектива Шмид оставить нас на несколько минут одних.
Мы прежде не работали вместе, и детектив не знала, что меня следует оставлять с потерпевшими наедине. Девушка напрягла плечи, но кивнула. Я подождал, пока за детективом закроется дверь, и улыбнулся Лори.
– Ты где-то учишься?
Она немного помедлила с ответом.
– На косметичку. Ну, на курсах, где готовят косметологов и массажистов.
– Волосы или макияж?
– И то и другое. – Лори глубоко вздохнула. – Но мне больше нравится заниматься макияжем.
– Да, макияж, наверное, интереснее.
Я подумал, что это может быть полезным. Девушка привыкла оценивать лица. Мы поговорили еще. О том, какой она предпочитает использовать тип косметики, сколько продлится обучение, о ее планах. Мне было важно разговорить ее. Вскоре она, кажется, немного расслабилась, ее лицевые мышцы создавали последовательную серию микровыражений – подозрение, страх, уныние, – читать которые меня научил замечательный ученый-психолог Пол Экман, создатель «Системы кодировки лицевых движений».
Семь лет назад я прослушал курс его лекций в Квантико и с тех пор серьезно увлекся этой теорией. Экман доказал, что с помощью сорока трех «единиц движения» мышц лицо может приобрести свыше десяти тысяч различных выражений. Все эти выражения изучить и идентифицировать невозможно, но надежды я не оставлял.
– Так что, ты считаешь, тот человек был латиноамериканец? – спросил я.
– Да. Кожа у него была смуглая и…
– Как у меня?
Лори быстро подняла голову и опустила.
– Нет. У него много темнее.
К подобного рода комплиментам я тоже давно привык. Уж не помню сколько раз темнокожий латинос, услышав мою фамилию, с удивлением, смешанным с небольшой завистью, говорил, что я вполне могу сойти за белого. Меня эта придурь почему-то всегда задевала. Хотя что особенного втом, что я, наполовину еврей, мог сойти за белого?
– Закрой глаза, – предложил я. – Иногда это помогает. Легче извлечь из памяти зрительный образ.
– Не могу. Когда я так делаю… то все вижу.
– Понимаешь, Лори, это замечательно. Потому что, если ты его видишь, значит, можешь описать. – Я погладил двухдневную щетину на своих щеках и откинулся на спинку стула. – Просто закрой глаза и посиди так минуту-другую.