Волкову стало её жаль.
— Марья Николаевна, я буду говорить с вами откровенно, хотя это и не моё дело, — сказал он. — По моему, он влюблён в Варвару Михайловну и даже очень сильно.
— Так отчего же он не объяснится?
— Он не уверен в её ответе. Ему кажется, что он ей не нравится.
— Неправда! Очень нравится. Разве я не вижу?
Марье Николаевне до сих пор это и в голову не приходило. Но в эту минуту она была уверена, что уж давно заметила, что её дочь неравнодушна к молодому человеку.
— Да наконец, — сказала она, — ведь как же узнать, нравится он ей или нет, если он не объяснится? Ведь не воображает же он, что она первая признается ему в любви?
— Вот я ему то же говорю. Самолюбив он ужасно, вот в чём беда!
Марья Николаевна заволновалась.
— Это ужасно! — повторяла она. — И ещё эти сплетни! Это ужасно, Александр Иванович!
— Успокойтесь. Ничего. Всё кончится благополучно, уверяю вас.
— Вы думаете?
— Я в этом уверен. Разумеется, если вы не будете препятствовать.
— Я? Боже меня сохрани. Всё, что угодно, только бы Варя была счастлива.
Между тем, Бартенев всюду искал своего друга с только что полученной телеграммой. В поисках он подошёл к Вариной мастерской и заглянул в окошко.
— Волков, ты здесь? — закричал он.
Ответа не было. Мастерская была пуста. Но если там не было никого, зато было нечто, что сразу приковало его внимание. Он взглянул и слегка вскрикнул от изумления…
Перескочить через ветхий плетень, через крапиву и лопухи, взбежать на расшатанное крылечко, отворить дверь и войти — было для него делом одной минуты.
Он не ошибся: на мольберте стоял его портрет. При ярком освещении заходящего солнца он не мог не узнать себя, хотя не мог не сознаться, что портрет преувеличивал красоту оригинала. Однако, он был очень похож и почти кончен. Молодой человек не знал, что ему думать? Сердце его страшно забилось… «Не есть ли это доказательство, что она»…
Он не докончил своей мысли. Дверь отворилась, и сама художница показалась на пороге.
— Как вы смели сюда войти!? — закричала она, вся вспыхнув.
Он повернулся к ней с таким взглядом, что она ещё больше покраснела. Портрет, стоявший на мольберте среди живописного беспорядка мастерской, и гневное смущение молодой девушки наводили его на такие мысли, что он готов был без всяких размышлений… расцеловать её или броситься к её ногам… И это ярко выражалось во взгляде его красивых, смелых глаз…
Сердце Вари забилось с необыкновенной силой; грудь её заволновалась. Она сделала над собой страшное усилие и проговорила небрежно:
— А, вы рассматриваете своё изображение! Этюд для моей картины «Нарцисс, или влюблённый в себя».
И она звонко расхохоталась.
Бартенев вспыхнул и сейчас же овладел собой.
— Вы не знаете, где Волков? Я заглянул сюда, думая, что он здесь.
— Я не знаю, где Волков, и нахожу, что вы ни в каком случае не имели права входить сюда без моего позволения, — сказала молодая девушка резко.
— Виноват, я сейчас уйду, — проговорил он сухим, церемонным тоном, поклонился и вышел.
Едва затворилась за ним дверь, как Варя бросилась в кресло и залилась горючими слезами.
Затем она вскочила и подбежала к окну.
— Ушёл! Боже мой, Боже мой, как я несчастна! — воскликнула она, обнаруживая таким образом величайшую непоследовательность. — Если он меня не любит, я умру, непременно умру!
— И прекрасно сделаете! — раздалось под окном.
Она вздрогнула и отшатнулась, но однако посмотрела на дорогу.
Там стоял Волков.
— Александр Иванович, идите сюда! — закричала она в порыве внезапной решимости. — Мне вас надо!
— Я получил телеграмму и ничего не понимаю. Ясно одно, что необходимо сейчас же ехать в Петербург.
— И поезжай с Богом, если нужно.
— Я вернусь как можно скорее.
— Зачем?
— Как зачем!?. Что ты, точно ты не знаешь!
— Ничего я не знаю.
— Ты не знаешь, что я люблю Варю Колосову?
— Да будто ты её любишь?
— Какое же в этом может быть сомнение!? Ужасно не хочется ехать.
— Поезжай себе. Это прекрасно, что ты уедешь на некоторое время. По крайней мере, сплетни утихнут.
— Какие сплетни?
— А ты не знал? Как же. И очень даже сильно сплетничают.
— Да кто, о чём?
— Все. Поповны, какой-то там фельдшер, в деревне… мало ли кто. Все толкуют про твою свадьбу с Варварой Михайловной.
— Это чёрт знает что такое! Да ты почему знаешь?
— Мне Марья Николаевна говорила. Её это даже очень тревожит.
— Ещё бы! Но что же она мне-то ничего не говорила?
— Ей неловко, согласись сам. Наконец что ж такое? Сплетни везде есть.
— Это очень неприятно. Надо будет это всё прекратить. Однако, теперь не до того. Завтра я уеду чем свет; надо пойти с ними проститься.
— Поздно.
— Варя поздно ложится, я знаю; да и Марья Николаевна тоже. Ты идёшь?
— Мне-то зачем? Я, слава Богу, никуда не уезжаю.
Бартенев вернулся из Колосово в очень скверном расположении духа и прямо пошёл спать.
На другое утро, уезжая, он сказал другу:
— А ведь я не видал её вчера!
— Что так?
— Не вышла. Больна. Ты мне напишешь?..
— Что мне тебе писать?
— Если что-нибудь случится.
— Что же такое может случиться! Конечно, ничего.
И друзья расстались.
«Разумеется, ничего не случилось, — думал Бартенев, подъезжая к своему дому после двухнедельного отсутствия. — Что же могло случиться?»
