Живая вода. Пеструшка. Моряна. За солнцем в Армению. - [20]

И вот состав Москва — Ереван уже несет меня через рощи Подмосковья, поля Украины, степи Дона, горы Кавказа, вдоль берега Черного моря, несет в… Какой эпитет ей под стать? Древняя? Солнечная? Многострадальная? Гостеприимная?.. Но такого, пожалуй, нет, чтобы в нем одном собралась вся суть неповторимого очарования Армении. Так и зудит рука написать: «Нет слов выразить…» Но, если не можешь найти подобающие слова, не берись писать.

2

Каменистое, желто-рыжее от высохшей травы нагорье тянулось за окном вагона. Нагорье накрывал густо-синий, казалось, отвердевший, как монолит, купол неба без единого облачка. И вдруг на горизонте справа по ходу поезда неясно проступила гряда облаков странного, никогда не виданного мной, конического очертания. Их было два, этих слившихся своими основаниями конуса, сотворенных на синем фоне неба из белых и нежно-голубых облаков. Поезд продолжал свой бег через желто-рыжую пустыню, а их очертания все оставались прежними, не подвластные ни ветрам, ни перемене ракурса, и вдруг, как счастливое озарение, меня пронзила мысль:

«Да ведь это Арарат!»

Так вот он каков, горнило остывшего вулкана — остановившееся прекрасное мгновение древних времен планеты, — гора библейских легенд, эмблема Армении, запечатленная на ее республиканском Гербе!

Много чудес сотворила на земле природа, и все они неповторимы, а стало быть, и равноценны по своей красоте, будь то не известное никому озерцо Светленькое в лесах моей русской родины или всемирной славы Ниагарский водопад, и в этом собрании чудес по праву сияет голубым кристаллом чистой воды Арарат. Он еще не раз явится мне на горизонте Армении, а пока поезд увлекал меня все дальше, к древней столице ее Еревану…

3

Кавказское гостеприимство проявило себя уже в Сочи, когда в наше купе вошел мебельных дел мастер Володя Григорян, возвращавшийся домой с приморского курорта. Молодой, смуглолицый красавец с большими влажными карими глазами в обрамлении длинных лохматых ресниц, он на всеобщее угощение выставил корзину разнообразных фруктов, а через полчаса нашего общения категорически заявил, что в Ереване я ни в какую гостиницу не поеду, — «Ва! Зачем тебе эта гостиница!» — а направлюсь прямо к нему домой и буду жить там, сколько захочу. Причем это устройство моего будущего в его представлении было с самого начала непреложно, как истина, как уже совершившийся факт.

На площади Ереванского вокзала он цепко завладел моим чемоданом, видимо, полагая, что я не захочу остаться без своего командировочного имущества, кинул его в такси, втолкнул туда же меня, и мы покатили в нагорный район Еревана — Арабкир, где у самых ворот мебельной фабрики был Володин дом.

Неожиданное появление гостя не вызвало в семье никакого замешательства, тем более неудовольствия. Я был представлен маленькой, худенькой армянке — жене Володи, его толстенькому, как сусальный ангелочек, сыну — ученику второго класса — и очаровательному тонконогому, живому, как ртуть, существу шести лет от роду по имени Асмик — его дочери. Это был мой веселый игривый дружочек во все дни, что я провел в этом гостеприимном доме.

С дороги полагалась баня. Мы пошли на фабрику, и в проходной Володя коротко отрекомендовал меня:

— Мой гость Сергей.

В душевой, где под горячими струями приплясывали голые мебельщики, отработавшие свою смену, он опять сказал:

— Мой гость Сергей.

И в маленьком заведении, сочетавшем в себе магазин и закусочную, куда по правилам банного ритуала мы зашли после душа, все уже знали, что у мастера Володи Григоряна есть гость Сергей, но Володя с порога все-таки провозгласил еще раз:

— Мой гость Сергей!

— Сергей-джан! — воскликнул молодой пухлощекий продавец Каро, как будто знал меня с детства.

Привоздев руки, он в избытке радости исполнил за прилавком медленный восточный танец на месте и спросил:

— Какое вино будешь пить, гость?

— Айгешат, — сказал Володя.

Каро метнулся куда-то в недра магазинчика, выскочил с бутылкой в руке, чмокнул пробкой и разлил в стаканы благоуханный портвейн, глоток которого оставлял на языке нежную, но долго не проходящую терпкость.

О, недостойный! Я попытался заплатить за бутылку портвейна. Каро зажмурился и, присев, в ужасе накрыл голову руками, мебельщики недовольно закачали головами и зацокали, Володя сверкнул на меня из-под мохнатых ресниц двумя карими молниями…

С тех пор я избегал магазинчик Каро по той причине, что он не хотел брать с меня деньги. Даже ходить мимо магазинчика было опасно.

— Сергей-джан! — в восторге кричал всякий раз Каро, завидев меня, и, привоздев руки, исполнял свой танец. — Заходи, Сергей-джан. Я хорошо угощу тебя.

4

Убедив Володю, что мое знакомство с Арменией не может ограничиться его домом, я на третий день перебрался в гостиницу, где меня уже ждал корреспондент «Известий» по Армянской республике, мой однофамилец Борис Мкртчян[1]. Ему и его шоферу Рафику обязан я тем, что за две педели пребывания в Армении увидел там гораздо больше, чем смог бы это сделать без них.

Еще в школе историю нашей страны мы ведем с государства Урарту, и вот я стою у руин урартской крепости Кармир-Блур, невольно смущенный сознанием того, что под ногами у меня лежит прах седьмого века до нашей эры, смущенный перед громадой времени, разделившего нас, и даже как-то подавленный ею.