Живая душа - [27]

В 1955 году меня вновь избрали председателем. Чукичев к тому времени уже не был секретарем, в какой-то леспромхоз подался. Никто его больше не вспоминал.

В сто раз легче стало работать. Во-первых, сами себе хозяева, во-вторых, люди уже знали, что именно получат за работу. Правда, забот оставалось много. До сих пор помню, как мне воевать пришлось за пилораму и дизель для электростанции. На отчетном собрании я сказала:

— Если решили хозяйство налаживать, надо дизель и пилораму покупать.

— Обойдемся без пилорамы! — кричали многие с мест. — Раньше жили и теперь не пропадем. Подождем, когда богаче станем! Лучше деньги разделить между колхозниками!

— Так дело не пойдет, так хозяйство не поднимем! Сами смотрите: коровники развалились? Развалились. А взгляните на свои кривобокие избы — до коих пор так жить будем? Эти расходы сторицей окупятся, дайте только срок.

— Нам сейчас копейка дорога, сегодня!

— Не так уж это, дорого все стоит. Тише, товарищи! Выйдет всего по нескольку рублей на брата. Ну, что делать будем?

— По рублю да по рублю, хватит, набедовались! — кричат.

Как их, думаю, убедить? Решила пойти на хитрость.

— Ладно, об этом спорить уже поздно. Перечислила я деньги на пилораму.

— Когда?! — Вижу, счетовод от своих листков оторвался, с большим удивлением к моим словам прислушивается — ведь ни одно финансовое дело мимо его рук не проходит. Ну, думаю, сейчас встрянет не вовремя, скажет что-нибудь не то, — я ему под столом на ногу наступила, чтобы молчал.

— Позавчера!! — выпалила.

Все зашевелились, и кто-то тяжело вымолвил:

— Ну так чего теперь делать, ладно уж…

Один сказал, а все поддержали, согласились все-таки, а я забеспокоилась: ну, как прокатят на выборах за «самоуправство»? Однако снова меня выбрали. На следующее утро я срочно перевела деньги на пилораму и на дизель — пока не спохватились.

И вот как получилось: люди на собрании со мной спорили, а покупке потом были рады больше меня. И тес, и доски, и брусья — что угодно пилили. Лес у нас, слава богу, под носом. И село мы электрифицировали.

Новым секретарем вместо Чукичева у нас стал Захаров. Он очень интересовался, как у нас в колхозе дела идут, и в первое же лето в сенокос приехал к нам. В правление даже не зашел, сразу на луга велел его вести. Увидал, что по берегу Вычегды еще трава нескошенная стоит, поинтересовался:

— А здесь что такое, почему не косите?

— Решили этот луг на потом оставить. Раньше с него начинали косить, трава не успевала созреть, семян еще не было — вот и испортили луг.

— Ну что ж, вам виднее, как хозяйствовать.

А я подумала: был Чукичев, ничего не понимал в нашем колхозном хозяйстве, и единственно, что мог, так приказывать, а с этим вроде можно работать.

Вечером, когда в село возвращались, нагнали стадо колхозных коров. Одна корова отстала, еле плетется, прихрамывает. На передней ноге у нее копыто лопнуло и висит, ступить мешает. Бедняга измучилась, а пастух не видит, остальных коров погоняет. Догнала я эту корову, остановила. Что же с ней делать? Ни топора у меня нет, ни ножа. Нагнулась и что было силы рванула треснувший кусок копыта. Корова от боли чуть набок не повалилась. Я испугалась — боднет, чего доброго. А корова пошла себе дальше, слава богу.

Захаров все это видел и, когда я подошла, головой покачал:

— Лихо это у вас получилось, Анна Васильевна!

— Да чего ж лихого, когда пастух — дурень слепой. Животное мучается, а ему хоть бы что.

Прошли еще немного, и вдруг Захаров ни с того ни с сего спрашивает:

— Когда в партию заявление думаете подавать?

Я даже на месте остановилась от неожиданности.

— В партию? А что я такого особенного сделала? Степан ведь колхоз организовал, а я…

— А вы заменили его в самое трудное время и сейчас, вижу, на своем месте. Я же видел, как вы с людьми разговариваете! Слушают, уважают вас люди, и дело вы знаете. Ну, когда заявление будете писать? А я рекомендацию дам.

После этого разговора я действительно заявление в партию подала. Жалела, что Степан не дожил до этого дня: так и отпечаталась я в его памяти растрепанной молодухой.

В 1960 году наш колхоз стал отделением крупного совхоза. Меня сразу назначили управляющей этого отделения, другого человека даже не искали.

Сначала, если честно сказать, не пришлось мне по сердцу это преобразование. Ну, действительно, жили мы к тому времени уже крепко, сами себе хозяева… А потом сообразила: колхоз ли, совхоз ли — цель-то одна.

Сколько я собиралась осушить один болотистый луг, чтобы сделать его машинным, чтобы не вручную косить. Собиралась, да все руки не доходили — не хватало ни времени, ни сил все успеть, все сделать. А тут сказала директору, сразу экскаватор прислал. Вырыли канаву, воду спустили — от болота одно название осталось.

Сейчас у нас все хорошо зарабатывают, все довольны: старики пенсию получают заслуженную. И свекровь моя тоже получала бы, да умерла она в шестидесятом году.

Сама я теперь тоже не та, что прежде. Сто разных семинаров и кружков прошла, кое-что в голове осталось. Не теряюсь, как прежде, когда решение какое-нибудь надо принять. У людей многому научилась. К примеру, Надя, зоотехник наш, вернее — бывший зоотехник, очень многим мне помогла. Приехала к нам в колхоз после института, я ее к себе на жительство определила: одной-то скучно. Вот придем мы вечером с работы, поужинаем — и обе за книгу. Что мне непонятно, Надя объяснит.