Живая душа - [26]

— Ну и жизнь ты нам устроила!

— Да я-то здесь при чем?

— Не ты, так мужик твой!

— Чем же Степан перед вами провинился? Тем, что на войне погиб за нас за всех?

— Разве не он обещал, когда в колхоз записывал, что хлеб на молоке замешивать будем? Где они, тот хлеб и то молоко?

— Это уж вы не меня спрашивайте. Что у нас было, все распределили, ничего себе я не оставила, ничего не спрятала. А если не гожусь в председатели, смените, воля ваша.

Замолчали, поняли, что я не виновата.

Могла бы я, конечно, не вспоминать неприятного, но тогда и рассказ правдивым не получился бы. Жизнь приукрашивать что в церкви клуб открыть: ни богу молиться, ни веселиться.

Старалась делать как лучше, старалась помочь кому, если было в моих силах, — деревенский человек без причины не загорюет. А коли друг за дружку не стоять, что же тогда получится?

Иду как-то мимо избы Митрея; плачет кто-то, да так громко. Зашла на всякий случай. За столом Пяткин сидит, пишет что-то и на слезы жены Митрея никакого внимания не обращает. Хорош жених!

— Чего строчишь?

— Не мешай, опись имущества делаю.

— Не пиши, — плачет Катерина. — Скоро отелится моя коро-о-вушка!

Пяткин деловито огляделся по сторонам и коряво дописал: «Самовар».

— А это у вас что там стоит?

— Шве-ейная машина, старая совсем!

Обняла я Катерину за плечи и говорю Пяткину:

— Что ты человека до слез доводишь, не можешь обождать, что ли?

— У меня отчет по мясопоставкам требуют, а я здесь сиди и жди, пока корова отелится, а то, может, и не отелится.

— Да куда ж ей деться, отелится! — опять запричитала жена Митрея. Не могу я чужих слез видеть, сама расстраиваюсь.

— Ну вот что, — говорю Пяткину. — Завтра мы все равно скот будем сдавать. Скажу, чтобы те сорок килограммов записали за Катерину. И будет у нее квитанция.

— Кто же тебе разрешит за счет колхоза?

— А она в колхоз теленка приведет, понял?

— Смотри, узнают, тебе же первой попадет.

— Если ты молчать будешь, не узнают. Помнишь, свататься ко мне приходил? Эх, кабы не свекровь тогда, я бы… — брякнула я ему сдуру и еще улыбнулась. А у него глаза сразу масленые стали, пошел за мной почти до самого дома, насилу потом отвязалась. За локоть меня взял, а я ему и говорю:

— Не трави ты себя, мужик, попусту. Я уже свилеватая чурка, меня только печка расколет.

Могла бы я ему и еще кое-что добавить, да побоялась, что он от обиды растрезвонит, как я Катерину спасти решила.

Случай этот с Катериной не выходил у меня из головы. Вдова с пятью детишками… Да разве одна она такая? А коль имеешь приусадебный участок, то будь добра, поставляй и мясо, и молоко, и картошку, и еще чего. Когда же облегченье-то придет хоть для вдов? С этим и обратилась я к Чукичеву: мол, что там слыхать в верхах? А он за это меня паникершей обозвал.

А вскоре случай и того хуже у меня вышел. Поругалась я с одним трактористом и хоть была права, но все равно виноватой оказалась.

Пахал он на тракторе склон Вычегды. Когда под гору шел, плуг брал пласт, как надо, глубоко, а когда в гору, слегка только землю царапал. Что это за пахота! Я подбежала и кричу:

— Ты чего это делаешь?!

— Трактор в гору плохо тянет, потому так и получается.

— А ты скорость убавь, и потянет. Голые гектары нам не нужны, мы с них хлеб ждем!

— Не учи, сам знаю!

— Вижу, как знаешь! Опусти плуг или выводи трактор с поля! Лучше мы на лошадях вспашем, без этой вашей техники. Опусти плуг, говорю!

— Уйди, наеду!

— Опусти плуг или убирайся с поля!

Как говорится, коса на камень нашла. Он свернул на межу, мотор выключил и пригрозил:

— Пожалеешь об этом! Очень пожалеешь!

А потом Почта Нина рассказала, что он звонил самому Чукичеву, жаловался на меня и такого наговорил, чего даже не было.

Тем же вечером, как гром среди ясного неба, на нас Чукичев свалился, прикатил на своем «газике», сразу общее собрание устроил.

— Мы все работаем, стараемся скорее закончить весенний сев, а ваш председатель игнорирует технику. Это что же такое получается, Конакова? На технику рукой машешь?

Я поняла, откуда этот ветер подул, возмутилась:

— Пусть пашет хорошо, тогда и махать не буду. Они там в МТС все равно свое сполна получат, независимо от урожая, не зря ведь говорят: коли трактором пашут, трактором и хлеб свезут. Не я эту поговорку придумала.

— Не знаю, кто эту поговорку придумал, но вижу, что она тебе очень по сердцу пришлась. Ты что, не слышала, что есть закон о натуроплате МТС? Кого законы не устраивают, кто игнорирует государственную технику, тот дает нам подножку!

Не только я, но, по-моему, все сидящие в зале при этих словах вздрогнули. Все смотрят на Чукичева, притихли, рты боятся раскрыть.

Чукичев покашлял, помолчал и заговорил снова:

— Мы знаем, что Конакова — жена погибшего на войне товарища, поэтому на этот раз мы ее простим, особо строго наказывать не будем. Но и на должности председателя ее оставлять нельзя. Кто за то, чтобы отвести Конакову с председателей?

Люди нехотя стали поднимать руки, и Чукичев быстро сказал:

— Так. Единогласно.

Я, правду сказать, переживала после этого собрания — конечно, обидно. Но потом подумала: жива-здорова, и хорошо.

И все-таки облегченье наступило, в сентябре 1953 года, после Пленума партии. Повысили закупочные цены, потом, немного погодя, МТС реорганизовали. Жизнь в деревне заметно улучшилась.