Живая душа - [24]

Шрифт
Интервал

— Не могу быстрей, спина болит.

— А ты ляг на кочку, чтобы руки и ноги свисали, полежи немного, и отойдет спина.

Как с чужим разговаривала, словно не был он моим единственным сыном! Но если бы кто-нибудь упрекнул, что у меня каменное сердце, я бы ответила этому человеку!

Сейчас мой Сашка в Воркуте на шахте главным инженером работает. В это лето приезжал ко мне в отпуск, я его и спросила:

— Не обижаешься, что в детстве много работать заставляла?

А он только улыбнулся и по руке меня погладил. Значит, все правильно делала, значит, и упрекать не за что.


До войны в нашей деревне по случаю окончания сельских работ всегда праздник устраивали. После тяжелой работы посидеть за общим столом — что может быть приятнее!

Вспомнила я об этой традиции на одном из заседаний правления. Все обрадовались, меня поддержали.

Устроить праздник нам клевер помог. Да, не удивляйтесь! Сеяли мы много клевера — для наших мест это очень подходящее растение. Несколько лет подряд плодоносит и землю еще укрепляет. А семена клевера в то время дорого стоили. Вырученные за продажу семян деньги мы премиями между колхозниками распределили, а что осталось — на праздник пошло. Настряпали бабы, напекли, пива наварили, Ох, и замечательный праздник получился! За долгие годы войны все так истосковались по веселью и теперь радовались, как дети. Кадриль танцевали, как в былые времена, все девять фигур. Я жену Митрея на кадрили водила, за мужчину. А то сидит баба, пригорюнилась, так я ее на середину за руку вытащила — нечего грустить, все мы вдовами остались, а жизнь-то продолжается!


Втянулась я за это время в работу и уже не чувствовала себя не на своем месте. А забот, неприятностей, конечно, хватало. Все-то ведь у нас прямо под небом, за всем глаз нужен — это не бумагу какую недописанную на столе оставить. То заморозки, то дожди, то опять заморозки. И еще на мою голову уполномоченные из района — пусть в шутку будет сказано, но…

Тогда-то я на них сильно сердилась, а теперь, как подумаю, и жалко даже станет. Ну посудите сами: пошлют иного в колхоз, накачку ему перед дорогой сделают, объяснят, вот он и старается, чтобы потом доложить в район, да побыстрее. А к сельской работе не приучен, никак в толк взять не может, что и когда можно и должно делать. Землю, ее понимать надо, чувствовать… В три-то дня разве научишься?! И такую суету да строгость разведет, не приведи господь…

К примеру, пахать еще нельзя, в земле рука стынет, — говорят, пашите. На лугах трава едва-едва появилась — косить заставляют. Хлеб в силу еще не вошел, из зерен молоко давится — убирайте. Приходилось выслушивать такие приказы, но делали-то мы все равно по-своему.

Однажды майор из военкомата приехал. Здоровущий: если в косилку запрячь, один потянет. Прислали его, чтобы он темпы сенозаготовок увеличил. Повела я его на луга, где бабы косили, он и давай учить меня, командовать, как в армии:

— Чего это они у тебя порознь косят, а не цепью идут?

— Как же, — говорю ему, — цепью-то на таком кочковатом лугу? Тут с оглядкой надо косить, а то можешь и ногу чью-то отсечь. И косы у нас, видишь, «горбуши» — когда косишь, нагибаться надо.

— А почему не «литовками» косите?

— На таком лугу «литовками» никак невозможно. Сдвигать надо скошенную траву-то, чтоб самому потом не затоптать между кочками.

Увидал, что какая-то баба косу положила и в лес направилась.

— А почему они у тебя без спроса отлучаются?

— Мало ли, кому косу отбить надо, кому… пить захотелось.

— Тогда, — говорит, — и с того конца надо косить, окружить этот луг, а в середине встретиться. Вот на войне…

— Не знаю, как на войне, — рассердилась я, — а еще и с того конца нам косить ни к чему. Как сено подсохнет, нам его сгребать и стоговать надо, а ты хочешь, чтобы мы туда-сюда кидались?

— Все равно можно делать быстрее, просто ты командовать не умеешь. А ну, живее, бабоньки! Пошли, пошли, марш, марш!

— Ты бы лучше взял косу да подсобил бабам, чем командовать, показал бы, как работать умеешь, вон шея у тебя какая здоровая!

— Шея моя здесь ни при чем, а я сюда не работать приехал.

— А что делать?

— Организовывать.

— Много ты тут своим криком организуешь, последние люди разбегутся.

Весь день по лугам носился, кричал, работать мешал. Вечером, когда домой возвращались, бабы мне и говорят:

— Что хочешь делай, Анна, но завтра чтобы этого человека не было на лугах.

Рано утром я вместе с бабами на луга отправилась, а перевозчику сказала, чтобы свою лодку на берегу не оставлял.

Проснулся майор, пришел на берег Вычегды, а лодки нет. И перевозчика тоже нет. Увидал, что мы на другом берегу работаем, стал кричать, чтобы перевезли. А мы делаем вид, что ничего не слышим, работой заняты. Весь день он на берегу проторчал, а когда мы вернулись, набросился на меня:

— Нарочно подстроила, да? Ты мне за это ответишь! Кричал, кричал, как дурак, а они будто глухие!

— А мы так и поняли, что какой-то дурак опоздавший кричит, а мы опоздавших нарочно не перевозим. Ты в следующий раз как умный кричи.

Понял он, что со мной разговаривать бесполезно, а может, и еще кое-что понял, потому что в полдень пытался даже помочь нам стога метать.


Рекомендуем почитать
Происшествие в Боганире

Всё началось с того, что Марфе, жене заведующего факторией в Боганире, внезапно и нестерпимо захотелось огурца. Нельзя перечить беременной женщине, но достать огурец в Заполярье не так-то просто...


Старики

Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.


Ночной разговор

В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…


Встреча

В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».


Соленая Падь. На Иртыше

«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.


Хлопоты

«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».