Житие и деяния преподобного Саввы Нового, Ватопедского, подвизавшегося на Святой Горе Афон - [32]

и на руках понесут тебя (Пс. 90:11–12), – и не только слышал, но и самым телом увидел и испытал то дивное чудо. Ибо не вниз головой, как хотелось тем злодеям, но совершенно прямо и не потерпев (никакого) вреда – о всем управляющая сила Христова! – опять стал в страшной той пропасти, преславно восторжествовав над врагами и их самих низринув в пропасть и бездну погибели, так что они уже не смели больше нападать на него, если до сих пор это им и было позволено из более высоких видов Божественного Промысла (οίκονομίας). Таким образом, это был конец искушений и совершенное их прекращение, а как именно, об этом сейчас будет сказано.

42

Падает великий, как я сказал, вниз, безопасно перенесенный невещественными руками охранявшего его Ангела с высочайшего того утеса, и став ногами на землю, а руки и глаза воздвигнув к небу, – о страшные Христовы таинства! – стоит там целых сорок дней совершенно не касаясь ни пищи, ни пития, твердо и неподвижно, без сна, как статуя, сделанная из какого-нибудь бездушного вещества, даже скорее его можно было бы назвать бесплотным существом, явившимся для удивления человечества, или Моисеем великим, служителем Божиих таинств, сверхъестественно вшедшим (Исх. 24:12–18) некогда во мрак и принявшим скрижали Завета (которому потребовалось, правда, вдвое большее указанного число дней с двукратным восхождением (μετά, διπλής της προσεάρείας)), как мы знаем, для обновления тех священных письмен (γραμμάτων), которые сокрушило невоздержание получивших закон (νομοθετούμενων), или каким-нибудь подобным ему (Моисею) – не знаю, кого и назвать, – самовидцем и служителем Божиих таинств.

Но что это (как бы оно велико ни было) в сравнении с вышеестественным восхищением или преселением (μετάστασιν) во плоти или не знаю, как и назвать то безмерно превосходящее всякий слух и слово (состояние, в котором он находился)! Ужели мы станем черпать воду из каких-нибудь рвов или иссякающих потоков, оставив великую пучину моря, или будем рассматривать отражение чудного солнца, оставив естественный его луч и сияние! Ибо едва ли, думаю, возможно, чтобы явился на земле еще другой какой-нибудь человек, (подобный ему,) который вместил бы в себе в такой же высокой мере всякий вид добродетели, как созерцательной, так и деятельной, и так же сверхъестественно принял бы во плоти всякое сияние Божественной благодати и был бы, так сказать, (живой) картиной самых разнообразных видов добра, являясь, с одной стороны, примером Господнего милосердия, а с другой – удивлением невещественных существ, которые признали бы его с плотью таким же сверхъестественным существом, как и сами, и был бы как бы некоторым первообразом общей человеческой природы и примером, для всех чрезвычайно удивительным и желанным, но также для всех недостижимым и непонятным, как бы на удивление или как повод только к соревнованию предложенным некоторым, а не для точного подражания. Так вышеестественны жизнь и подвиги этого дивного мужа, о чем я по силам (своим) расскажу, раз я на это решился, как выше было сказано, представляя его свидетелем (ἔφορον) истины слова во всем и мало заботясь о неверующих, считающих это невероятным.

Итак, прошло ровно три дня и три ночи, а великий все продолжал молиться в той пропасти, простерши руки к небу. «Потом, – говорит он, – мне показалось, будто я, неизреченно восхищенный оттуда, вознесся выше небес. И вот поток света – но как выразить неизреченный его блеск и обилие! – как бы некоторое безграничное море заливший всю вышенебесную ту равнину, казалось, течет и струится, как бы некоторая дивно величественная молния. Увидел я, – говорит он, – и сладчайшего Иисуса – о неизреченная радость и слава! – Который восседал на той дивной равнине. Тысячи тысяч и тьмы тем ангельских чинов, предстоя вокруг Него, по великому Даниилу (Дан. 7:10), служили Ему. Некоторый неиссякаемый и во много раз превосходящий тот свет источник света, изливаясь от Него рекой, еще более, казалось, освещал ангельские Силы, хотя и сами они казались светом. Я же, – говорил он, – не мог насытиться, созерцая, не знаю как, сладчайшего Иисуса и исходящую от Него силу и светлость (дивного того) света. Ибо весь Он был, по сказанному, сладость, весь желание и любовь, красота неизреченная, бессмертие, радость и веселие неизглаголанные. Поэтому, лишенный всякой возможности насытиться, при все увеличивавшемся и возраставшем притом желании, по сказавшему, как бы я мог когда-нибудь добровольно оставить ту неизреченную радость и славу, хотя бы то откровение (άποκαλύφεως) продолжалось неизмеримые века, а не (то что) это[181] краткое количество дней, которое некоторые из отцов, как мы знаем, хотя заняты были и некоторыми телесными заботами, провели в неядении и стоянии, вышеестественно совершив в естественных условиях то, что превышает природу! Вот что, – говорил великий, – я видел!» И вот кажется ему, будто он опять на земле с телом и целый столп света, как бы некоторое истечение или луч того Божественного света, спускается на него. Вместе с этим светом сходит и Ангел для объяснения