Житие и деяния преподобного Саввы Нового, Ватопедского, подвизавшегося на Святой Горе Афон - [24]

28

Ибо, увидев однажды некоторый ров, полный грязи и зловония, он при всех садится туда весь, с рубищем, в которое был одет, нарочно притворившись помешанным и дурачком, и так целый день сидит, терпеливо перенося смрад и зловоние и ни на кого не взирая, но слезами орошая свое лицо, закрывшись головным покровом, чтобы укрыться (от взоров). Когда разнесся слух об этом, то скорее, чем произнести слово, сбежался весь город, чтобы взглянуть на него, поднялся плач и послышались смешанные рыдания пораженных удивлением мужчин, женщин и детей, друг у друга спрашивающих: «Что случилось? Что будем делать? Что за внезапная перемена совершилась с мудрым, врачом душ и телес, полным святости и благодати!» Более же разумные и могущие видеть нечто более глубокое понимали, что здесь (сокрыто было) высочайшее таинство смиренномудрия, и с радостью и изумлением прославляли его. И так почти все сбежались туда, ожидая окончания дела. Достигнув цели своего притворства, великий выходит наконец из грязи, представляя страшное и преестественное чудо видящим и слышащим. Ибо он не только не получил от соприкосновения с грязью и гнилью чего-нибудь зловонного и отвратительного, но даже мокрота и грязь нисколько не коснулись его, и казалось, будто он встал с какой-нибудь постели или чистой и нежной травы в саду, так был весь чист, даже вретища его не коснулась – о чудо! – влага. Таким образом, намереваясь избежать человеческой славы, он получил обилие ее, во много раз превышавшее прежнюю. Ибо чудо это поразило не только бывших свидетелями его, но привлекло к нему решительно весь тот народ в полном его составе, а не как раньше, когда к нему приходили по два или по три. И вот некоторые из них со страхом и неизреченной радостью припали к его ногам, целуя стопы его и попираемую им землю и как чем-нибудь священным посыпая себе ею головы и лица. Потом, соединяя просьбы со слезами, они стали просить его, чтобы он ослабил уже напряженную борьбу с собою, говоря, что и Всевышний, как можно видеть из этого чуда, наверно соглашается с их словами и желает, чтобы он оставил уже великие труды свои. Так они говорили, но великому решительно невыносимы были (эти слова), не нравились ему и эти богоприличные почести, не соответствовавшие христоподражательной бедности его и смирению, которым он всецело был исполнен и которым, казалось, дышал, не считая возможным жить без него, и скорее, быть может, решился бы умереть за него несколько раз, как за саму славу Христову, если бы кто-нибудь решился отторгнуть его от него насильно. Поэтому он тотчас решается бежать и, тщательно скрыв от всех свой уход, устремляется на божественный Сион, согласно древним предсказаниям.

29

И вот, после того как киприоты, исследовав весь остров, утесы, разумею и горы, пустыни и пещеры, нигде не нашли желанного, великая скорбь объяла их, и они с трудом могли перенести несчастье (ибо каждый считал потерю его невыносимым несчастием), полагая, что это событие является началом Божественного гнева и предрекая[156] себе новые беды по причине удаления такого заступника и неусыпного стража душ и телес.

Он же, пустившись в давно желанный путь, прибыл наконец, хотя и не без труда, искушений и опасностей на море, в дивный древле и теперь Иерусалим, осилив тяжесть трудов сильным желанием. И вот сперва он приходит ко Гробу Жизни, отдавая преимущество выдающемуся славою перед прочим, и, преклонив колени и прижавшись главою к земле, обращаясь как бы к только что умершему и пред глазами лежащему Господу жизни, стал так говорить с горячими слезами: «Вот каково Твое, ради промышления о нас, неблагодарных, выше естества и слова таинство! Вот новое и неисследованное богатство благости! Вот чем воздал Ты отступившей от Тебя человеческой природе! Копье и крест, гроб и смерть Господа жизни и смерти для искупления беглого раба, заслуживавшего за это тысячи смертей и мучений! Какая мудрость, какое дивное, новое и неизреченное таинство, Господи! Что за милосердие, что за неудержимая и восторженная к нам, неблагодарным, любовь! Какой язык расскажет, какой ум хотя несколько поймет вышеестественные чудеса Твои! Изумились этому небо и земля, и все под землей поколебалось, размышляя о странности чуда. Не могу сдержать неизреченного пламени моей любви и сам становлюсь вне себя от радости и, почти как “яже о Марии”, благовествую о Твоем восстании ученикам и друзьям Твоим». Изрекши такие и подобные этим слова и возблагодарив Бога за то, что удостоился давно желаемого, великий неудержимо орошал обильными источниками слез всю землю, часто ударяя головой о пол, целуя землю, камни и все сооружения вокруг Честного Гроба Господня. После этого он обходил с одинаковой ревностью и внутренней радостью прочие честные места, принявшие следы Господа с Пречистой Матерью и учениками, а также удостоившиеся принять силу и других таинств и чудес, везде с неудержимой сердечной любовью обнимая прах и камни, как бы самые ноги Господни. Ибо (горячая) любовь ко Христу делала важным для него всякий предмет[157], как это бывает с восторженно любящими, которые, потеряв дорогих для них, обычно с одинаковой любовью относятся к их одежде и вещам, представляя себе при этом обычный вид (их).