Жить в эпоху перемен - [35]

— Ладно, хоть это догадалась сделать по-человечески, — прошипел на ходу Сергей. — Про акты даже не заикайся. Завтра в десять у меня.

Начальственная толпа, рассаживаясь, потирала лапы, рассматривала наклейки на бутылках и одобрительно крякала; Лидочка сновала между кухней и столом, выстраивая шеренги запотевших бутылок водки.

Мне хотелось куда-нибудь спрятаться. Понимаете, не мог не нравиться этот центр. Он радовал всех, вызывая легкие, светлые улыбки и веселую нежность. Положенные Ивану Павловичу и Сергею трети я вполне грамотно и в срок обналичила, ручки мои они целовали, в вечной дружбе клялись… Что им не нравится?

Всем было уже налито, в тарелки с разбором навалены закуски, и Иван Павлович произнес первый тост за детей, нашу заботу, нашу боль и за власть законодательную в лице Сергея, власть, которая этой боли утихнуть не дает. Не успели еще толком закусить, как Сергей потребовал налить по второй и, возомнив себя гордым горцем, произнес «алаверды» за богоспасаемое ведомство и мудрого Ивана, без которого дети не родятся, не растут, не болеют и не мрут. Иван, упрямо побеждая в гонке, помешал народу припасть к тарелкам и потребовал третью, каковую и поднял за районные богоспасаемые власти в лице Петьки. Не выдержав внезапной чести, Петька какое-то время взволнованно жрал крабовый салат и собирался с духом, пока наконец не налил всем дрожащей ручкой по полной. Он долго, нудно объяснялся в любви к народу, правительству, великой России, лично Ивану Павловичу, а также присутствующему милицейскому начальнику Нечипоренке. Нечипоренко, в свою очередь, прервал официоз, потребовал пития за прекрасных дам и, похабно гогоча, стал объяснять в живописных деталях, почему этот тост мужчины пьют стоя.

— Водка кончается, — лягнул меня сидящий рядом Сергей.

— Сейчас принесут, — я пошла на кухню и попросила Лидочку носить водку прямо из ящика, потому что в холодильнике уже было пусто.

Обратно я решила не возвращаться. Зачем? Чтобы меня за водкой гоняли? Я пошла в кабинет психологии, в котором временно хранила свою документацию, и предалась сосредоточенным раздумьям о справедливости, о воздаянии за ум и трудолюбие, о деловом этикете, о вежливости и даже, стыдно сказать, о порядочности. Вот до чего докатилась, представляете?

— Та-акая женщина и одна… — умеренно трезво протянул Нечипоренко, искавший, видимо, туалет и жестоко ошибившийся. — Скучаем?

— Отдыхаем, — на всякий случай дистанцировалась я, но осторожно, помня Петькину просьбу придержать язык.

Он подсел рядом и стал внимательно изучать мой рельеф. Удовлетворившись осмотром, гостенек с хриплым придыханием прошептал:

— Мадам! Выпьем на брудершафт!

— Нет уж, — отказалась я неловко, связанная данным Петьке словом не читать стихи. — Это игры для несовершеннолетних.

Нечипоренко понимающе подмигнул, радостно хрюкнул, вскочил, уронил стул, схватился за брюки и пообещал:

— Мы быстренько! Пока другие не набежали.

Я вытаращила глаза:

— Послушайте, ну как так можно? Вы же у меня в гостях!

— Так халява же, — удивился он. — А что, больше девочек не будет?

— Ах девочек… — из последних сил сдерживаясь, протянула я и все-таки сорвалась:

— А мальчиков вам не угодненько?

Уйди, подонок, будет больненько!

С рифмами у меня всегда беда была.

Просто беда…

Хоть сову об пенек, хоть пеньком об сову — все равно сове конец

— Садись, — голос Сергея, промурыжившего меня в приемной полчаса против назначенного времени, был холоден, как заскорузлый морозильник.

— Села, спасибо, — с вызовом ответила я. — Слушаю вас, Сергей Владимирович.

— Ты что натворила? — он подался вперед. — Ты соображаешь, что ты наделала?

— Объяснишь — пойму. Мне деньги платили за ремонт и монтаж, а не за соображение!

— За соображение ты в жизни ни копейки не заработаешь. Чего не дано, того — увы! Ты что, дура совсем? Вчера родилась, предпринимательница фигова? У тебя по смете какой ремонт был?

— Косметический, — независимо ответила я. — Хотя только спьяну то, что там было, можно осметить как косметический ремонт.

— Идиотка! — завопил Сергей. — Если у тебя документы, финансирование, хрен с маслом — все на косметический, какого рожна ты засадила капитальный?

— А что, надо было гнилые рамы красить? — язвительно спросила я.

— Да кто тебя заставлял-то?

— А вы отлично устроились, Сергей Владимирович. Договор-то подписан был, и подписан был со штрафными санкциями за сроки и качество. А вы говорите, кто заставил! Что мне было: разоряться вдрыбадан или садиться за расхищение бюджетных средств? Это с моими-то деньгами? С моей-то третьей частью?

— Дура! — повторился Сергей презрительно. — Кому ты нужна? Кто тебя посадит? А про треть лучше помолчи и язык не распускай, а то ведь и правда подсядешь ненароком. Был бы человек…

— Сереж, — собрав все резервы терпимости, я решила докопаться, что же случилось, — ну пусть я дура и идиотка, но объясни, почему вам ремонт не понравился?

— Тебе объяснять надо? — злобно улыбнулся он. — Ты, детка, и правда не понимаешь?

— Да нет же, — в отчаянии выкрикнула я, — всем же нравился! Дети же в восторге были! Помогать приходили!

— Да кому, на хрен, эти дебилы из подворотен нужны! — звеня от ярости, объяснил Сергей Владимирович. — Сделала ты красиво. На славу потрудилась. И всю жизнь будешь славно трудиться за гроши.