Жить в эпоху перемен - [10]

О Господи! Нашел время про мужа сплетничать. Мне мужика заводить надо, семью спасать, с экстазом что-то надо решать, а приходится черт-те что выслушивать!

Я аккуратно высвободилась.

— Нормальный у меня муж, — вяло отмахнулась. — Кофей будешь?

— Потом… После. Потанцуем? — он взял меня за руку и потянул к себе.

Всю жизнь мечтала. Вот удовольствие: топтаться под музыку, идиотски улыбаться, говорить не о чем, скука смертная!

Я аккуратно высвободилась.

— Петь, — честно объяснила ему, — мне некогда. Дело у меня. Проблема. Болею опять же. Кофе будешь, короче?

— Давай лучше коньячку…

И мы хлопнули по рюмашке.

Я задумалась. Татьяна — корова, и это известно всем. На такую бабу нас променял! Надо мстить. Мужика-то я заведу, но вот что с ним делать после завода? Вот вопрос, так вопрос…

… Мне стало как-то неуютно: Петька смотрел на меня не мигая. Платье я себе испачкала, что ЛИ?

— Аня, — сказал он, — хочешь, я тебе свои стихи почитаю?

Час от часу не легче! До утра он сидеть собрался?

— Ты пишешь стихи? — вежливо восхитилась я. — Потрясающе!

Петька хлопнул рюмашку и взвыл:

— Гремели ангелы: «Осанна!»

И разгорались небеса,

Твой образ нежный, донна Анна,

Мне затуманивал глаза.

Сколь обольстительны изгибы

Столь восхитительных телес!

Ах, я унес часа на три бы

Тебя одну в заветный лес.

И умолк.

— Здорово, — фальшиво сказала я. А что еще можно о таких стишках сказать?

Петька молчал.

Да и не стишки это вовсе, бред собачий. Ничего себе рифмочка — «небеса — глаза», а? С похмелья он эти стишата лепил, что ли?

Петька молчал, смотрел и не мигал.

Батюшки-матушки, осенило меня. Совсем я, братцы-сестрицы, ополоумела! Он же меня обольщает, самым натуральным образом обольщает. Вот, помяни черта: не успела решить завести мужика, как он и завелся. И всерьез, кажется, завелся, как бы кидаться не начал, как бы у него до экстаза дело не дошло.

Я предвкусила потные Петькины объятия, содрогнулась и загоревала. Наверное, я все-таки ненастоящая новая русская. Прочитайте любую книжку, посмотрите любой фильм: чуть что, новые русские неистово обнажаются и, судорожно сотрясаясь, рыча и стеная, приникают к чреслам. При первой возможности, уверяю вас.

С ужасом представив Петьку, приникшего к чреслам, я на всякий случай обхватила их покрепче руками и твердо перевела разговор в интеллектуальное литературное русло. Для Петькиной сублимации и собственной безопасности.

— Ты знаешь — с достоинством, как поэт поэту, сообщила ему, — я тоже когда-то писала. В юности. Одному мальчишке, однокласснику, стих написала. Хочешь, прочитаю?

— Конечно, — прошептал он и опять стал придвигаться.

Я отодвинулась и с выражением продекламировала:

— Иди ты в баню с медным тазом

Огрызок мыла доедать.

И вымой голову, пожалуй,

И чистым ляг ты на кровать.

Мочалкой трись до полусмерти

И обливайся кипятком.

А коль уж мыло не берет тя,

То оттирайся наждаком[1].

— Рифмы, конечно, ни к черту не годятся, но ведь что-то в этом есть, Петя? Ты как считаешь? Весь класс смеялся…

Он резко позеленел.

И тут распахнулась дверь.

На пороге возник бледный муж.

— Что это у вас происходит? — подозрительно спросил он.

Петька резко побагровел.

— А безобразный кутеж, — моментально нашлась я. — Оргия, одним словом.

Охота — святое дело

Как в старом анекдоте, скажете вы, и станет вам любопытно: а что потом-то было? Кто кого в окошко выкидывал? Все верно, имеете полное право поинтересоваться, да и кому скандальчики не интересны?

Поэтому, чтобы не томить вас, отвечу прямо, коротко и не чинясь: а ничего не было. Петька резко посерел, испугался и драпанул сразу, а муж разозлился, но дрожащие руки ко мне не простирал, и голос его звенел стальной брезгливостью:

— Дура. О детях бы подумала.

«Сам дурак!» — вызывающе подумала я в ответ и поехала в Новгород за детьми.

Поехала я на Коле, потому что у меня был хлебный фургон, а у него «Волга». А зачем мне легковая машина? Водить я все равно не умею, да и нельзя мне — задумываюсь. А Коля на меня теперь смотрел, как славянин-язычник на живого Перуна, — могущественна, ослепительна и может сокрушить. (Надо бы найти приличное пособие по мату, подзубрить — свой-то словарный запас у меня небольшой, разговорной практики не хватает, да и произношение подгуляло.)

Ехали мы, стало быть, по Московскому шоссе, светило солнышко, и легкий встречный ветерок навевал, как вы правильно сообразили, душевное спокойствие. Ну, хорошо мне было! Почти как в бронированной камере с замком изнутри: дети еще впереди, а торговля, муж, Малыш и Петька уже позади.

— …Хорошо за городом, правда, Анна Сергеевна? — прорвался в мое безмятежное сознание голос Коли, трещавшего без умолку от самого Питера. — В такую погоду на рыбалку бы или на охоту завалиться! Помню, прошлой весной мы на уток собрались. Лайки у мужиков о-отличные были! Натасканы — класс! Только на уток мы в тот раз не вышли. Сели, закусили, ну, выпили, конечно, по маленькой, не без этого, и домой собрались. Идем по лесу, вдруг из кустов — мама родная! На медведя напоролись, нос к носу! Это с дробью-то, представляете?

Коля вперил напряженный взор в шоссе и ощутимо прибавил скорость. Спасался, видно, от медведя.