Жить не дано дважды - [12]

Майор кивнул:

— Значит, договорились… Теперь о работе. Вы — самостоятельная группа. Василий — глава вашей группы. Ты, Оля — радист и шифровальщик. Идете на задание легально — с документами, не скрываясь. Жить будете открыто. Помните — ваше дело только разведка и передача сведений. Никаких диверсий. Ясно? О результатах работы диверсионных групп будете нам сообщать, это обязательно. И если будет необходимо, дадите летчикам ориентир. Не побоишься, Оля, вызывать на себя огонь авиации? Ну, ну… Я знаю — ты храбрая.

Я спросила:

— А вербовки на месте, товарищ майор?

— Вербовка возможна, но разрешается это делать только старшему. Радист, Оля, с завербованными не должен быть знаком. Не столько радист с ними, сколько они с радистом. Случись что с радистом, группа окажется обескровленной. Вся разведка ни к чему — кто передаст наблюдения?.. Ты же, Оля, это все изучала в разведшколе? Ясно?

— Ясно.

— А тебе, Василий, мы дали имя «Кудрявый». Подходит?

Василий все время сидел, уперев безразличный взгляд в стенку. Он и теперь не перевел глаза, только двинул плечом и бормотнул:

— Какая разница?

— Ну, если разницы нет — так и запишем.

Майор как-то испытующе посмотрел на Василия. Выжидательно. Но тот не изменил позы. Он не задал ни одного вопроса — может, все, о чем говорил Прищуренный, ему было уже известно и потому неинтересно? Мне не хотелось о нем плохо думать, он руководитель и мой «муж». От того, как я отношусь к настоящему Василию, зависит, насколько удачно я сыграю роль жены. И потому все стараюсь разгадать ею, представить, как он поведет себя на задании. Можно ли на него положиться в тяжелую минуту, — все может случиться на задании. А он, как нарочно, замыкается.

Нам обоим готовила моя хозяйка — пожилая женщина с молодыми глазами. Утром Василий пришел завтракать, и мне не понравилось, что слишком уж бесцеремонно держался: называл хозяйку бабкой, тыкал ей, хватал руками картошку и чавкал.

Я подвинула ему вилку и вскользь заметила:

— Мою хозяйку, Василий, зовут — Марфа Даниловна. Она пожилой человек, ей надо говорить — вы.

Василий прочавкал картофелину и сказал:

— Ничего, мы — не благородные.

Я не сдержалась:

— Дело не в благородстве, а в элементарной культуре. Ты в институте учился, офицерское училище закончил — можно было научиться вести себя.

Василий неожиданно не обиделся. Но то, что он сделал, было еще хуже. Он стал бахвалиться, напирая на — я. Вот я — это человек, а вот ты — соплячка. Вот я — так за мной все девки, а ты — мелкота, кому нужна. Вот я — руководитель, а ты — пешка. Что я скажу — ты будешь слушаться. И так далее. Мне стало противно. Я даже хотела рассказать Прищуренному, но потом подумала и решила — не может он это всерьез говорить, наверное, просто куражится. Обиделся он на мое замечание. Не может быть, чтобы он был плохой. Выбрало же его командование, руководителем группы поставило, значит достоин.

Вечером в сопровождении Прищуренного пришел старший лейтенант — шифровальщик. Застенчивый и очень молодой. Он даже не фамилию свою назвал, а только имя — Володя.

— Чем больше потрудитесь сейчас, ребята, тем легче будет на задании. Помните: солдат капли пота не считает!

Василий сидел с непроницаемым лицом. А я вдруг подумала — вот бы на его месте оказался Сережка! У меня сердце забилось от такого немыслимого счастья, — в самом деле, почему бы и Сережке не захотелось стать разведчиком? На войне все возможно. И возможно даже встретиться.

3.

Майор Киселев так гонял нас, что порой казалось — уже не пот, а кровь выступает каплями сквозь поры. Долго не давалось мне искусство шифрования — это было непостижимо разуму, и я однажды пришла в отчаяние, решив, что и не освою тайну шифра. Старший лейтенант Володя вновь и вновь начинал со мной с азов. И вдруг — пришло прозрение, я поняла. Сразу стало легко и интересно заниматься.

Изо дня в день Прищуренный вдалбливал в меня чувство ответственности. Он не уставал повторять:

— Помни, Оля, одно: ты будешь выполнять особое правительственное задание в тылу врага. От того, как быстро и четко будет налажена связь, зависит и успех задания и, как правило, жизнь других людей.

Он заставлял меня в самых немыслимых условиях разворачивать рацию и вести связь. Давал, например, такое задание: под боком злейший враг радиста — пеленгатор, а надо срочно связаться и передать радиограмму так, чтоб не быть запеленгованной.

— Ну, Оля?

Смеющиеся глаза Прищуренного следили за моими действиями. Я то и дело оглядывалась на них, проверяя себя: «Так!», «Так!», «Нет, не так!» — читала я в его взгляде. У него были удивительно отзывчивые глаза. Я даже сказала об этом Василию, но он откровенно рассмеялся: «Влюблена ты, — говорит, — в своего Прищуренного». «Дурак!» — ответила я, а он разобиделся и хотел пожаловаться Прищуренному — как я смею оскорблять старшего по званию. Василий по званию лейтенант, а я после разведшколы стала сержантом. Но почему-то не пожаловался. Почти каждый день Прищуренный давал задания: рация в хате, протянуть антенну так, чтобы он не смог ее найти. Я часами выдумывала всякие варианты. Однажды аккуратно отклеила полоску бумаги в окне, спрятала в щель антенну и снова заклеила. Заставила Василия искать — не нашел. Прищуренный почти сразу нашел.