Жить будем потом - [16]

Серж пытался вспомнить, что пошло у них не так, когда Зойка стала ему врать и подворовывать? Своды больничного потолка давили, мешали сосре­доточиться, сознание путалось. Он понимал, что сейчас провалится в бездну, начнется бред, из него трудно вырваться. Силился раскрыть глаза, казалось, клейкая слизь сомкнула их, он с трудом разлепил ресницы, увидел, как на потолке меняются темные разводы. Затем картинка исказилась, рисунок раз­мылся, на стенах проступили сизые тени, они медленно двигались, качались, напоминая струящийся табачный дым, из горла вырвался новый приступ кашля.

В начале 90-х государственные организации, стройконторы быстро акци­онировались, в министерствах паниковали, из их влиятельных коридоров уходила власть. Госпланы, госзаказы улетучивались, на местах тресты про­стаивали, рабочие увольнялись, искали лучшую долю и зарплату, уходили из ОАО с пустыми, обесцененными бумажками, их копеечные доли в общем котле ничего не стоили. Толковые руководители почуяли в воздухе запах ско­рых перемен, многие приспосабливались к новым условиям, рынок только зарождался, люди заговорили новым языком: «ваучер», «крыша», «братки», «капуста», «быки», «деревянный рубль», «стрелка», «мерин». Деньги стали легкими, утром есть, завтра нет.

Недвижимость какого-нибудь строительного треста превращалась в кол­лективную собственность новоиспеченных акционеров, но большинство пай­щиков разных ОАО она не интересовала. Изворотливые руководители быстро сообразили свою выгоду, за бесценок скупали у работяг акции. Появились вполне легальные схемы увода и отмывания денег, новая генерация рыночни­ков училась быстро.

За свободную наличку Серж проделал несколько успешных оптовых операций по скупке акций в одном незаметном строительном управлении. Подсказывал ему верные адреса старый кореш по тюремным нарам Миклуха. Он отошел от больших дел, тяжело болел, подкармливался информацией, которую сбывал бритоголовым пацанам. Были у Сержа и другие темные дела, по бухгалтерской отчетности они не проходили, канули в прошлое, оставив о себе приятные воспоминания в виде двух вместительных спортивных сумок, тесно набитых пачками стодолларовых купюр.

Сумки стояли на виду в прихожей. Зойка любила, курсируя по квартире, между прочим пнуть тяжелые баулы ногой. Большие деньги, спокойно свален­ные в углу, возбуждали ее, в серых глазах появлялось темное беспокойство, оно пьянило, молодая женщина расцветала. Она очень похудела, слетели все лиш­ние килограммы, с узких бедер сваливались джинсы, на лице выпирали высо­кие скулы, к тридцати годам Зойка все еще напоминала девочку-подростка, тон­кая шея, хрупкие ключицы, маленькая грудь, она никогда не носила лифчик, на голове по-боевому дрожал собранный вверх хвост густых каштановых волос.

Жизнь в первой половине 90-х напоминала лихорадку: деньги потекли к ним рекой, компаньоны мало спали, много работали, пили, как матросы на берегу, но водка не гасила внутренний огонь молодых желаний, азарта и при­ключений. К ночи Зойка и Серж валились смертельно усталыми на кровать, мгновенно засыпали. Наутро вставали свежими, полными сил, готовыми ввя­заться в любую авантюру.

«Жить будем потом, потом. а сейчас главное — капитал», — думал Серж, засыпая под теплой ладонью преданной подружки.

Зойка не менялась. Одна ее старая привычка прикипела намертво — при­купать после удачных операций в ювелирных магазинах дамские безделуш­ки — колечки с чистыми как слеза бриллиантами.

— На черный день. — горячо шептала она ему на ухо, покусывая мочку острыми зубками.

— Ты опять за свое, черный день бывает у лохов, — грубо перебил Серж, притягивая ее к себе за длинный хвост, руки ее податливо раскрылись, при­нимая в объятия его сильное тело.

Безделушки она не носила. Золотые колечки с камешками мешали, паль­цы рук чувствовали скованность, от острых камешков рвались тонкие кол­готки, когда натягивала прозрачную лайкру на длинные ноги. Равнодушно пришивала золотые колечки на видавшую виды вязаную шапку, та открыто валялась на одном месте — перед зеркалом на комоде, обманчиво поблески­вала, отливаясь богатством синих искр.

— Почти стразы, стекляшки, каждый так и подумает. Моя шапочка Мономаха, — часто повторяла, чему-то таинственно улыбаясь, недоговарива­ла, но про себя думала: «.в любой экстренной ситуации все мое — со мной, цап-царап».

Съемная квартира, чужая мебель, даже скрип половицы у балконной двери — раздражали. Все чисто, пусто, не обжито, как в гостинице, от чужих углов тоскливо ныло в груди. Серж во сне скрипел зубами, нервно крутился на смятых простынях, словно кто-то за ним гонится, душит, стонал и гром­ко матерится. В жизни редко ругался матом, в глубоком сне бессознательно отплывал от далеких берегов, был слаб и беззащитен. Среди ночи мог встать, под голубыми веками глаза вдруг странно застывали, с полузакрытыми сте­клянными глазами подходил к окну, что-то несвязно бормотал. Наутро ничего не помнил.

— Ты лунатик, это не опасно? — как-то озабоченно спросила Зойка.

Серж мрачно посмотрел в ее сторону, глаза погасли, лицо болезненно

скривилось, она хорошо знала его в минуты гнева, сейчас грубо рявкнет. В редкие минуты приступов бешенства не владел собой. Один раз схлопотала крепкую пощечину, за ерунду, посмеялась над его отметиной — над левым ухом расползлось пятнышко, прикрытое жесткими волосами. Серж хорошо приложился, по-мужски, на щеке долго горел красный след. Слова «мой серенький козлик.» повисли в воздухе.