Жили-были солдаты - [8]
Едем.
Вдруг видим, вынимает Ваня из кармана свой странный бутерброд и говорит:
— Кто хочет есть?
А что тут спрашивать: все хотят.
Съели мы все вместе Ванин кусок хлеба с котлетой, потом — Ванин кусок хлеба с маслом и сахаром, а потом Володя Московский и говорит:
— Ты прости меня, Ваня, но я должен тебе прямо сказать: ты — великий человек!
— Изобретатель, — уточняет энергичный Нахимов. —
Десантникам такого никогда не изобрести. Только пехоте и — морякам.
Хвалим мы, а Ваня улыбается. Доволен, что изобрёл бутерброд, который, в случае тревоги, сможет помочь всем.
А теперь надо сказать, почему Нахимов упомянул про десантников. Жили мы в это время в летних солдатских лагерях, которые с пионерскими лагерями ничего общего не имеют. В солдатских проходят военную науку: учатся стрелять, ходить в атаки, ползать по-пластунски, рыть траншеи, петь песни, резать колючую проволоку штыком или специальными ножницами и ещё много чему — важному и полезному.
Кроме нас, пехотинцев, жили в лагере самые разные солдаты: артиллеристы, десантники, разведчики, танкисты, сапёры — почти все, кроме моряков.
Потому что морякам нужно море, а нам море не нужно.
Особенно уважали у нас, конечно, десантников. Что говорить — смелые люди: в любую погоду, днём или ночью, летом или зимой готовы они были прыгать на своих парашютах в тыл врага, и плохо тогда пришлось бы врагу.
И хотя никаких врагов у нас в лагере не было, десантники всё равно собой очень гордились. Однажды встречаем мы десантников, они идут из столовой, и хотя идут из обыкновенной столовой, им всё равно кажется, будто выполняли они ужасно ответственное и секретное задание. Им это кажется, и они задаются:
— Как живёте, пехота?
Мы говорим:
— Ничего живём. А вы?
— Прекрасно, — отвечают десантники.
И снова спрашивают:
— А смелые среди вас есть?
Мы говорим:
— У нас все смелые.
Тут десантники начинают хихикать и подталкивать друг друга локтями:
— Ну, смелые, а кто из вас с парашютом прыгнет?
Вот, оказывается, чего придумали. А нам прыгать ужасно не хочется: и устали, и боязно.
Тогда десантники говорят:
— Вот вы, оказывается, какие смелые люди, пехота!
Тут говорит Храбров:
— Я прыгну.
Обрадовались мы, конечно, что нашёлся среди нас один смелый, и говорим десантникам:
— Что, съели?
А потом — Храброву:
— Молодец, Храбров!
И все идём к парашютной вышке. А она здоровая, может, с десяти-, а может, с двадцатиэтажный дом. Даже смотреть на неё страшно.
Помогли десантники Храброву забраться на вышку, прицепили к нему парашют. Стоит наш Храбров — маленький-маленький и совершенно один.
— Не бойся, Коля! — кричим мы ему снизу.
А он нас, наверное, и не слышит: такая жуткая высота.
И — прыгает.
Подбегаем мы к нему. Спрашиваем:
— Жив, Коля?
— Жив, — говорит. — Чего мне сделается?
С тех пор десантники нас не задирали. А встречая Храброва, разговаривали с ним так, словно это он был десантником, а они, десантники, — пехотинцами.
Однажды учились мы правильно метать гранату.
Метнул Володя Московский — далеко улетела граната.
Старшина говорит:
— Хорошо!
Метнул гранату Храбров — ещё дальше улетела его граната.
Старшина опять говорит:
— Хорошо!
Храбров и Московский ходят друг перед другом — мускулы свои показывают.
А мускулы у них действительно ничего.
Выходит метать гранату Дудкин.
Старшина ему говорит:
— Замах, замах неправильно делаешь! Дай я тебе покажу.
И показывает: делает совершенно правильный замах, и граната летит далеко-далеко.
— Не умею я так, товарищ старшина, — тихо говорит Ваня. — Я лучше без замаха.
Надоело старшине спорить, он и говорит:
— Ладно, кидай без замаха. Сам увидишь, как нужен правильный замах. Граната и десяти метров не пролетит — упадёт.
Ну, Дудкин разбегается — кидает.
Летит граната, летит и всё не падает. И упала ли вообще — этого мы так и не заметили.
Часа полтора искали мы гранату.
Всё кругом облазили.
Ваня извиняется: не нарочно, мол, гак далеко кинул.
А старшина сердится:
— Как же ты её без замаха так далеко кинул? Не по правилам это!
Неловко Ване: и гранаты нет, и не по правилам кинул.
Уехала однажды наша дивизия на учения, а наша рота осталась. И не потому, что мы плохо себя вели — просто надо было кому-то в лагере оставаться: нести караульную службу, ходить в наряды, пилить и колоть для кухни дрова.
И вот приходит вечером наш старшина и говорит:
— Заступаем в наряд на кухню. Завтра дивизия с учений возвращается. Надо идти картошку чистить.
Надо так надо.
Пришли мы на кухню. Высыпали в картофелечистку два ящика картошки, нажали кнопку, а картофелечистка не работает.
Повар так и ахнул: возвращается дивизия, а есть ей чего?
Тут говорит Володя Московский:
— Разрешите, я попробую, товарищ старшина. Я дома маме всегда мясорубку чинил.
Повар говорит:
— Пробуй, голубчик, пробуй. Не починим к ночи — придётся утром дивизию макаронами кормить. А макароны ни в какое сравнение с картошкой не идут. Питательности в них меньше.
Принёс повар гаечные ключи, отвёртку, кувалду, принялись они с Володей картофелечистку чинить. Володя сильный, он самые тяжёлые части вытаскивает, повар послабее — гайками и шурупчиками занимается. И очень скоро от картофелечистки остался один корпус. А корпус, и на глаз видно, в порядке.
