Плакать Пете не хотелось, но он заставлял себя и нудно тянул одни и те же слова: «Отпу-сти-и-и в деревню-у… Всё равно ничего не стану есть, и не проси-и-и…»
Это хныканье продолжалось уже второй день. Украдкой наблюдая за тем, как у мамы начинают дрожать руки и как она без толку суетится, собираясь на работу, Петя понимал, что развязка близится к концу и победа будет на его стороне.
Временами он даже жалел маму: она такая маленькая, усталая от вечной озабоченности и никогда не утихающей тревоги о нем, что, кажется, её сердце не выдержит и тогда случится что-то неожиданно страшное. Петя даже на несколько минут утихал, точно давал ей короткую передышку, и опять принимался за своё: «Ну отпусти-и-и…»
Наконец Анна Николаевна собралась, взяла портфель и, уже выходя в коридор, сказала быстро и умоляюще:
— Хорошо, я подумаю о твоём отъезде… — Взгляд её упал, на стол, где стоял не тронутый Петей завтрак. — Но не мучай меня, съешь всё, что я тебе оставила! Посмотри на себя — на кого ты стал похож!
Петя запер за матерью дверь и вернулся в комнату. Скучно… Выглянул в окно — двор совсем пустой. Все приятели разъехались по пионерским лагерям и деревням, один он остался. А всё потому, что мама боится его отпустить от себя.
Странная у него мама — вечно всего страшится, каждый пустяк приводит её в ужас. Ей без конца мерещатся солнечные удары, сотрясение мозга, заражение крови, не говоря уж о переломе рук, ног и позвоночника. Мама всё ему запрещает, и если принять во внимание её запреты, то Пете ничего не остаётся, как спрятаться под стеклянный колпак и дышать через стерильную салфетку.
А до чего скучно с мамой на курортах, куда они каждый год ездят отдыхать летом! Каждый день одно и то же: побольше ешь, поменьше купайся, не перегревайся на солнце… Вот уехать бы к деду в деревню и хоть немного побыть на свободе! Тем более что в этом году отец защищает докторскую диссертацию и они даже в Ялту вряд ли смогут выбраться раньше августа, а к этому времени можно совсем засохнуть от тоски.
Сидя на подоконнике, Петя размышлял. Мама сказала «хорошо, я подумаю». Так она говорит всегда, перед тем как уступить. Конечно, больше всего её пугает объявленная двухдневная голодовка. Однако нужно действовать осторожно: если он сейчас что-нибудь съест, мама примет это за уступку и всё придётся начинать сначала. Нет, он ни к чему не притронется.
Ну-ка, что у него имеется в наличии? Петя вывернул карманы и горестно вздохнул. Эх, тают его денежки! Думал собрать на воздушное ружьё, а теперь последние копейки проедает.
Огорчённый, Петя спустился в «Гастроном», купил сто граммов колбасы, булочку, сто пятьдесят граммов конфет и вернулся домой. Чай можно пить без опасения: мама не заметит. А что, если отрезать ломтик сыру? Мальчик лезет в холодильник, достаёт сыр и делает бутерброд.
Весь день Петя не выходил из дому: он знал, что мама спросит у соседки, не гулял ли он. К приходу мамы он лёг на диван и придал лицу скорбное выражение.
Едва переступив через порог, мама тревожно взглянула на стол: так и есть, всё стоит нетронутым! Её глаза наполнились слезами, и вся она стала будто ещё меньше и беспомощней.
— Ничего не ел?.. — спросила она, словно не веря своим глазам. — Господи, да что ж это такое!
— Мамочка, мне уже не хочется есть, — ответил Петя таким голосом, что сам чуть не расплакался от жалости к себе.
Мама задумалась.
— Ты же там никого не будешь слушать, — наконец сказала она.
— Буду! Увидишь, буду! — Петя спрыгнул с дивана и обнял мать. — И сейчас съем всё, что дашь!
Как и ожидал Петя, мама не выдержала и уступила.
Через несколько минут он с нарочитой жадностью ел всё, что ему пододвигала мать.
Бедная мама с нежностью посматривала на него и улыбалась, хотя в её глазах стояли слёзы: предстояла первая разлука с сыном.
Петя с любопытством озирался по сторонам. Он ещё никогда не бывал в крестьянской хате. Здесь нет ни паркетов, ни громадных окон с тюлевыми гардинами, ни телевизора, ни ковров, ни центрального отопления — ничего из того, к чему он привык с пелёнок. Всё это привлекательно своей новизной.
Земляной пол, усыпанный пахучим чебрецом, широкая печь, небольшие окошки, в которые весело заглядывают яркие цветы мальвы. По наличникам вьются кручёные панычи, колышутся тяжёлые гроздья отцветающей бузины. Простой стол и длинные скамейки вдоль стен, кровать с громадной, чуть ли не до потолка, горкой подушек и даже этот ярко расписанный кувшин с молоком и тяжёлая пол-литровая чашка были так необычны, что мальчик с трудом сдерживался, чтобы не потрогать всё рукой.
А дед и бабушка!
Петя, смущённо потупясь, украдкой посматривает на стариков. Дед огромный, широкоплечий, поражает своим ростом; голос у него густой, точно из бочки; усы длинные, седые. Из-под косматых бровей смотрят на мальчика насмешливые и добродушные глаза.
Дед осторожно берёт внука за худенькое плечо и поворачивает к себе, рассматривая его, будто хрупкую стеклянную игрушку. Петя ещё больше конфузится; тонкие руки его беспомощно повисли, а бледное веснушчатое лицо чуть-чуть розовеет от смущения.