Жили-были - [3]
В сказках о животных, в социально-бытовых сказках нас поражают невероятные ситуации: чтобы брат брату выколол глаза — быть этого не может! Но сказка нарочито сгущает краски: раз уж родственные узы рвутся из-за стремления обогатиться, то что же говорить о людях, не связанных родством! Сказки осуждают стремление к обогащению: оно связано с потерей человеческого облика, ведет к преступлению.
Социально-бытовые сказки ярко показали социальные противоречия феодального общества. Человек-труженик, создающий материальные и духовные ценности, живет в кабале, в унижении, а его враги — помещики и попы — в богатстве, безделье. Но это — изначальная ситуация в сказках. Ведь в жизни должно быть по-другому: кто не работает — тот не ест! И сказки зло смеются над помещиками и попами…
Значительная часть социально-бытовых сказок принадлежит к числу антирелигиозных, антиклерикальных, антицерковных. Народ издавна создавал свою атеистическую литературу. В ней он высмеивает догматы православной церкви, наивную веру в потусторонний мир, в святых, в различного рода «чудеса», высказывает резко отрицательное отношение к служителям культа.
«Тот свет» в сказках, как и принято в христианстве, делится на рай и ад. В раю — место святым, безгрешным, в аду — провинившимся на земле. Сказки изображают ад и рай, но по-своему, не по-христиански, а по-народному. Оказывается, в раю не так уж хорошо! Человек с того света смотрит на землю, думая о родных, близких, стараясь помочь им. И рай хочет переделать на земной лад…
В то же время и ад не пугает простого человека. Ведь на земле его жизнь не лучше, чем жизнь в аду! К чему запугивания? Кузнец показывает черту условия своей работы на заводе, и тот в страхе убегает! (сказка «Черт и кузнец»).
Сказка не щадит никого — ни барина, ни попа, ни мужика, ни его жену. В сказках высмеиваются народные суеверия, беспросветная глупость тех, кто слепо верит в загробную жизнь, в чудеса, в «святые явления» и пр. Прихожане верят, что мир сотворил дьякон (сказка «Дьякон мир сотворил»), плачут, слушая проповеди попа, не понимая их (сказки «Как солдат бабу окрестил», «С того света выходец», «Микола Дупленский», «Святая вода» и др.). Эти ли не яркое подтверждение слов Пушкина, писавшего: «Религия чужда нашим мыслям и нашим привычкам»[6].
Жили-были… Сказки и были, и жили, но существовали не сами по себе. Их исполняли, их слушали… Могла ли церковь мириться с тем, что рассказывал о боге, святых и священниках простой мужик? Конечно же, нет… По словам Белинского, церковь всегда была опорою кнута и угодницей деспотизма, поборницею неравенства, льстецом власти и гонительницею братства между людьми. Вместе со светскими церковные власти жестоко боролись против фольклора: ведь он высмеивал власть имущих и их прислужников — священнослужителей. Церковники преследовали любое проявление свободомыслия, для них было кощунственно и опасно все то, что противоречило господствующей официальной политике и идеологии. Церковные поучения полны прямых запретов «басни баять, песни петь и в гусли играть».
«Басни баять» — это рассказывать сказки. Запрещались, разумеется, не детские сказки, не волшебные или сказки о животных, а социально-бытовые: о барине, о попе, о царе… В указе царя Алексея Михайловича (1649 г.) повелевалось, например, воеводам выявлять и строго наказывать тех, кто сказки сказывает «небывалые и празднословием и смехотворством, и кощунством души свои губят».
Антицерковный, антиклерикальный фольклор являлся одним из самых действенных средств зарождавшейся революционной борьбы. Суровым гонениям в XVII веке подверглись, например, скоморохи — древнерусские бродячие актеры. Значительное место в их репертуаре занимали антипоповские сказки. Преосвященный Иона, митрополит Ростовский и Ярославский, в 1657 году в Устюжском и Усольском уездах, а также в Соль-Вычегде учинил закон крепкий: «Чтоб отнюдь скоморохов и медвежьих поводчиков не было и в гусли б и в домры, и в сурны, и в волынки, и во всякие бесовские игры не играли, и песней сатанинских не пели, и мирских людей не соблазняли…»
Но запрет и преследования начались не в XVII веке, а гораздо раньше. До нас дошли свидетельства о гонении на фольклор («от бесов рожденный») из глубины веков. Серапион, епископ Владимирский (XIII в.), в своих поучениях упрекал паству за то, что она не чтит «божественные писания», а слушает «басни человеческие».
Немало случаев преследования знает XIX век. Духовная цензура особенно была пристрастна к изданиям, в которых публиковался антирелигиозный, антицерковный фольклор. Задерживались издания, составителей вынуждали убирать из сборников «опасные и вредные» материалы, подрывающие устои помещичье- самодержавного строя, авторитет русской православной церкви. Серьезные нападки со стороны церковников претерпевали прежде всего фольклорные сборники сказок.
Известный русский филолог Александр Николаевич Афанасьев являлся составителем не только всемирно знаменитого сборника «Народные русские сказки», но и еще двух, также ставших событием в общественной, культурной и научной жизни России. Первый сборник — «Народные русские легенды, собранные А. Н. Афанасьевым. М., 1859», в котором опубликованы легендарные сказки о боге и святых. Московский митрополит Филарет в своем письме к обер-прокурору святейшего синода требовал запретить и изъять из продажи этот сборник. «К имени Христа-спасителя и святых, — писал он, — в сей книге прибавлены сказки, оскорбляющие благочестивые чувства, нравственность и приличия. Необходимо изыскать средства к охранению религии и нравственности от печатного кощунства и поругания». Так же возмущался петербургский митрополит Григорий, заявлявший, что эта «книга собрана человеком, забывшим действие совести, а издана раскольником, не ведающим бога»
Один из основателей русского символизма, поэт, критик, беллетрист, драматург, мыслитель Дмитрий Сергеевич Мережковский (1865–1941) в полной мере может быть назван и выдающимся читателем. Высокая книжность в значительной степени инспирирует его творчество, а литературность, зависимость от «чужого слова» оказывается важнейшей чертой творческого мышления. Проявляясь в различных формах, она становится очевидной при изучении истории его текстов и их источников.В книге текстология и историко-литературный анализ представлены как взаимосвязанные стороны процесса осмысления поэтики Д.С.
До сих пор творчество С. А. Есенина анализировалось по стандартной схеме: творческая лаборатория писателя, особенности авторской поэтики, поиск прототипов персонажей, первоисточники сюжетов, оригинальная текстология. В данной монографии впервые представлен совершенно новый подход: исследуется сама фигура поэта в ее жизненных и творческих проявлениях. Образ поэта рассматривается как сюжетообразующий фактор, как основоположник и «законодатель» системы персонажей. Выясняется, что Есенин оказался «культовой фигурой» и стал подвержен процессу фольклоризации, а многие его произведения послужили исходным материалом для фольклорных переделок и стилизаций.Впервые предлагается точка зрения: Есенин и его сочинения в свете антропологической теории применительно к литературоведению.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В работе финской исследовательницы Кирсти Эконен рассматривается творчество пяти авторов-женщин символистского периода русской литературы: Зинаиды Гиппиус, Людмилы Вилькиной, Поликсены Соловьевой, Нины Петровской, Лидии Зиновьевой-Аннибал. В центре внимания — осмысление ими роли и места женщины-автора в символистской эстетике, различные пути преодоления господствующего маскулинного эстетического дискурса и способы конструирования собственного авторства.
Проблемными центрами книги, объединяющей работы разных лет, являются вопросы о том, что представляет собой произведение художественной литературы, каковы его природа и значение, какие смыслы открываются в его существовании и какими могут быть адекватные его сути пути научного анализа, интерпретации, понимания. Основой ответов на эти вопросы является разрабатываемая автором теория литературного произведения как художественной целостности.В первой части книги рассматривается становление понятия о произведении как художественной целостности при переходе от традиционалистской к индивидуально-авторской эпохе развития литературы.
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.
В сборник повестей известного советского писателя вошли произведения, поднимающие острые мировоззренческие вопросы, проблемы нравственности, гуманизма.Книга представляет интерес для широкого круга читателей.