Жила в Ташкенте девочка - [44]

Я прижимала к груди будильник и молча прислушивалась к его тиканью. В душе моей следа не было от былого беспокойства. Даже любопытство мое как-то заглохло. Я уже не думала о том, какой такой этот дом, где Нияз провел свое детство, какие деревья растут в том парке.

Как часто бывало, когда я оставалась со своими мыслями, они сосредоточивались на маме. Хорошо как, что мама приехала! Жалко только, что она отпустила меня с ребятами. Бабушка ни за что бы не пустила. Мама всегда забывала, что я маленькая. Но все равно мне не надо никакой другой мамы. Она же для меня делает все свои дела. Я очень хорошо это поняла. Например, лечит глаза ребятам: чтобы мне было спокойно и не стыдно, что у меня глаза здоровые. Конечно, только тогда хорошо, когда у всех все хорошо, — это я поняла уже давно. Поэтому хотя мама и любит меня и Васю очень-очень крепко, она не может заботиться только о нас двоих — это было бы для нас не настоящим счастьем.

— Валь! — позвала я, оборачиваясь. — Для кого, ты думаешь, прогнали царя?

Валька оторопел и уронил с головы узел.

— Для меня, — сообщила я, радуясь произведенному впечатлению. Но тут же вспомнила, что не нужно задаваться. — Для меня, для тебя, для всех. С царем была плохая жизнь, а нам надо жить по-другому. Рабочие прогнали царя, чтобы нам жилось хорошо.

Валька взгромоздил узел на голову и пошел не оглядываясь. Оказалось, что все это он знал давным-давно, а я, может быть, тоже знала раньше, по только сегодня это меня так поразило.

Фу, жарища! Мы не ставили ноги на всю ступню, а семенили, выворачивая пятку, чтобы не было так горячо. Опять какие-то ссоры и хныканье. Только я почти не замечала их — такая я была задумчивая.

Нияз не ездил с мамой. Как хорошо, что я этого не знала! Во-первых, я бы очень беспокоилась за маму. Потом, я могла бы проболтаться хотя бы Рушинкеру…

И тут мои мысли оборвались. Из широких зеленых ворот выскочили три больших мальчика. Им понравилась злосчастная граммофонная труба. Эх, недаром я так боялась чужих мальчишек! Один из них схватил камешек и прицелился в круглую Володькину голову. Попал! Володька бросил трубу, схватился руками за ушибленное место и заревел.

— Ты чего дерешься? — неожиданно для себя закричала я на обидчика, хотя сердце у меня сжалось от страха.

— А-а, тетка! Наше вам с кисточкой, — тоненьким голоском пропищал мальчишка. — Продаешь часики? Вот тебе три пятака без сдачи! — И он три раза сквозь зубы плюнул мне на платье.

— Ах, так! — Вне себя от ярости я ринулась в драку, размахивая будильником, как будто не понимая, что противник мой такой большой и такой беспощадный.

Но Вася был уже рядом.

— А ну оставь! — сказал он, подходя и отталкивая меня в сторону.

— Ишь ты! А кто ты такой? — заносчиво проворчал задира.

— Я-то я, а вот ты болван — с маленькими связался.

— Дай ему, Вася, — сказал Митя, швырнув Володьке свой узел, и встал рядом с Васей.

— Дай им, Женя, — сказали двое чужих мальчишек и встали рядом с приятелем.

А мы все смотрели на них с тревожно бьющимися сердцами, и впереди нас стоял Полкан. Он высунул язык и тяжело дышал от жары.

— А ну давай! — как будто упрашивая, сказал Васе большой мальчик.

— И дам.

— А я раньше!

И, размахнувшись, он изо всех сил треснул Васю в ухо. Мы взвизгнули. Но тут произошло неожиданное. Мальчишка дико закричал, отбиваясь от Полкана, который вцепился в его ногу. Другие двое остолбенели, а потом бросились на помощь. Но вот отскочил один, потому что Полкан тяпнул его за руку. Другой нагнулся, чтобы схватить щенка за шиворот, но Полкан оскалил зубы, зарычал и повис на вороте его рубашки, прихватив, кажется, и кожу на груди. Все трое с позором пустились наутек, держась за покусанные места. Полкан с рычанием гнался за ними, норовя схватить зубами еще и за пятки.

— Вот и все! — сказала я гордо. — Я так и знала, что Полкан нас спасет. Ни капельки не боялась! — И я растерла по щекам неизвестно откуда взявшиеся слезы.

Никто не спорил со мной.

— Вот так пес! — сказал Вася, потирая ухо.

— Сильный, как бульдог.

— И злой! Порода!

— Нас не трогали — не лез, а потом как вцепится!

Полкан тем временем проводил неприятеля до самых ворот и, высунув язык, побежал обратно. Мы собрали разбросанные пожитки и пошли дальше. Вспоминая подвиг Полкана, мы забыли свою усталость.

В тени большого дувала, тянувшегося вдоль всей улицы, сидела старая узбечка в рваной пыльной парандже. Оловянная тарелка лежала возле нее — она просила милостыню. Из-за дувала свешивалась густая темно-зеленая или, скорее, темно-серая от пыли листва айлантусов, турецкого рожка, белой акации. На земле валялись спелые стручки, из которых так приятно было вылизывать душистый клейкий сладкий сок. Я подобрала несколько стручков и нерешительно остановилась около старой женщины. Больше у меня ведь ничего не было, а мне так хотелось ей что-нибудь дать. И, оглянувшись смущенно по сторонам, я положила стручки на тарелку.

Смуглая морщинистая рука высунулась из-под паранджи и погладила меня по щеке.

— Иринка, что ты там копаешься? — закричал ушедший далеко вперед Вася.

Я бросилась догонять.

— Еще раз за угол завернем, и там ворота, — сказал Митя. — Я знаю, сколько раз сюда ходил, у меня здесь товарищ живет в детском доме.