Жила-была ведьма, или Танцы на краю ночного облака - [7]

— У тебя, Лина, способности, — говорила Ада Владимировна. — Тебе учиться надо. Мы с тобой будем готовиться, чтобы ты в институт поступила.

Надо же — в институт! У них в деревне таких не было — кто в Завадном рождался, и жизнь свою здесь проживал. Только одна была Анна Быстрова, которая лет шесть назад из Завадного в город уехала, а потом там с ней что-то плохое случилось, только, что именно, так никто и не говорил, просто объясняли — скурвилась. Что это значило, Лина не знала, только слово было очень плохое, за него детей по губам били.

В интернате время тянулось однообразно — занятия, уборка помещений, вечерние игры, а по субботам и воскресеньям в маленьком тесном кинозале показывали кино. Лина здесь увидела кинофильмы «Щорс», «Когда казаки плачут», «Волга-Волга», «Кубанские казаки». «Кубанские казаки» ей не понравились — слишком уж хорошо в деревне жили, так не бывает. Впрочем, поправляла она себя, может, в кубанских деревнях именно так и живут — и ананасы, похожие на большие шишки, у них на столе, и апельсины с мандаринами, которые Лина пробовала один раз в жизни, на новогодние праздники, они тоже едят. И море у них там теплое, как вода в бане. Лине очень хотелось побывать там и посмотреть на море, если уж искупаться нельзя.

Вечерами она лежала, глядя в темный потолок, и слушала, как ноет далекий Седик:

— Скучно! — скулил домовой. — Зачем ты уехала!

Можно подумать, что она сама уезжала!

Завхоз подошел к ней в коридоре, бесцеремонно схватил за руку и принялся Лину бесцеремонно разглядывать. Так курица на червяка смотрит перед тем, как его клевать.

— Новенькая? — требовательно сказал он сиплым голосом. — Как зовут? Лина? Это хорошо…

Он отошел, а Лина вдруг обнаружила, что одноклассницы на нее смотрят кто с жалостью, а кто и со злорадством каким-то — ага, мол, попалась!

— Вот гад, — сказала Лена. — Он и на тебя глаз положил. Слышь, Линка. Ты старайся особо ему на глаза не попадаться, чмырю болотному!

Ага, не попадаться! Интернат не город, здесь спрятаться негде.

Завхоз, которого звали Арнольдом Петровичем, встретил ее в коридоре, схватил за руку:

— Басяева! Ты чего без дела болтаешься? Пойдем, поможешь, мне на складе кое-что посчитать надо.

На складе считать оказалось нечего, Арнольд Петрович усадил ее на стул и стал угощать конфетами. Не шоколадными, так — карамельками разными.

— Ух ты, Басяева! — сипловато сказал он.

И полез к Лине под юбку.

— Арнольд Петрович! — попыталась вырваться Лина, но завхоз зажал ей рот потной противной ладошкой и бормотал:

— Ничего, Басяева! Ничего! Как говорится, смелость города берет! — а сам рукой наглел все больше и больше, терпежу никакого не было, только хотелось, чтобы все быстрее кончилось, и Лину затрясло, а потом она уже ничего не помнила.

Пришла она в себя и увидела, что Арнольд Петрович лежит на полу весь расстегнутый, а лицо и шея у него ярко-красного цвета и в уголке рта слюна пузырится. И глаза у него закрыты, только веки дергаются. Лина испугалась, но все-таки задержалась, чтобы привести себя в порядок, потом выскочила со склада и убежала в спальню.

Девчонки, что там были, на нее смотрели с любопытством, но никто ничего не спрашивал, только Лена села рядом, положила Лине руку на плечо и спросила:

— Лин, он тебя обидел? Козел старый!

— Слушай, Ленка, — сказала Лина. — Ты знаешь, он ничего плохого сделать не успел. Кажется, он умер!

— Да ты что? — ахнула подружка. — Ты… его?

— Да ты что, — возмутилась Лина. — Сам он, представляешь?

А утром приехал милиционер. Был он молодой, шутил со всеми, даже с директором — строгой Верой Ивановной, потом долго разговаривал с учителями, записывая их разговор на бумагу, а потом вызвал в кабинет Лину.

— Извините, — сказал он директору, — мы вдвоем поговорим.

— Она несовершеннолетняя, — нахмурилась Вера Ивановна. — Без педагога нельзя!

— Вот потом и оформим, — весело сказал молодой милиционер и нагло подмигнул ей.

Оставшись наедине с Линой, милиционер некоторое время ходил по комнате, потом поставил свой стул напротив Лининого, сел на него верхом и сказал:

— Ну, рассказывай!

— Что? — не поняла Лина.

— Все, как было! — сказал милиционер.

И Лина ему все рассказала, и про конфеты, и про рот, который ей Арнольд Петрович зажимал, и про то, как он на полу краснорожий лежал.

— А ты его ничем не ударила? — спросил милиционер.

— Чем? — снова удивилась Лина.

— Ну, не знаю, — сказал милиционер, откровенно разглядывая Лину. — Железкой какой-нибудь… Склад ведь, там все есть.

— Была нужда, — сказала Лина и натянула юбку на колени, уж больно пронзительно и нагло милиционер смотрел на ее ноги. — Сам он… — и, вспомнив слова Лены, вдруг почему-то добавила: — Старый козел!

— Значит, никаких развратных действий он в отношении тебя не предпринимал? — смущаясь, сказал милиционер.

— В трусы лазил, — сказала Лина, застеснялась, опустила голову и шепотом добавила: — Больше ничего!

— Иди, — сказал милиционер, тоже не поднимая головы. — Вот здесь подпиши и иди.

А потом ее расспрашивала Вера Ивановна и все качала головой, словно совсем не удивлялась рассказу Лины.

— Иди, Басяева, — сказала она. — Говорили мне…