Жила-была девочка… - [7]

Чистила и варила картошку, а сама все думала о предстоящем вечере. Хорошо еще, если придут Иван Григорьевич с Ритой и Павел Петрович. Эти хоть не ругаются, не бьют посуды и не щиплют за ноги. К тому же они всегда приносят много разных вкусных вещей, остатками которых лакомятся потом они с Борькой. А если кто другой?

Гости приходили часто. Одни были постоянные, и к ним Юлька уже привыкла. Другие наведывались изредка или всего один раз и больше не появлялись. Таких, непостоянных, Юлька не любила и боялась. Они много пили, сквернословили, приносили с собой только одну водку, дразнили или учили ругаться Борьку, а потом кто-то из них обязательно оставался ночевать, и тогда Юльке и Борьке приходилось спать на старом, продавленном диване.

С некоторых пор эти непостоянные начали приставать к Юльке. Похохатывая, щипали ее за ноги, хлопали пониже спины или трогали за бок. Это было страшно унизительно и обидно. Но еще унизительней и обидней было то, что мать не заступалась. Лишь хмуро посматривала на Юльку или на расшалившегося гостя и выпроваживала Юльку вон, словно одна она была во всем виновата. «Подождите, — думала Юлька, сидя на кухне, — вот закончу восьмой класс, пойду работать — тогда посмейте тронуть… Только бы поставили тройку по математике, только бы поставили…»

Картошка уже кипела, когда пришли Иван Григорьевич и Рита. Иван Григорьевич выложил на стол целую кучу кульков и свертков и ушел в зал помогать вертевшейся у зеркала удивительно красиво одетой Рите. Потом на кухню заглянула и Рита.

— Деточка, — поджимая в улыбке ярко накрашенные губы, обратилась она к Юльке. — Ты уж побыстрей, пожалуйста. Мы очень спешим.

И ушла будить мать.

Рита бывает у них давно, почти с тех пор, как мама не стала жить с отцом. Пьет она мало, только, как она сама говорит, от тоски, и у нее есть муж, который ругается, если Рита приходит домой пьяная. А с Иваном Григорьевичем она дружит просто для души и еще потому, что муж ее не понимает.

Юлька уже знает, что мужья почему-то всегда не понимают своих жен, если они дружат с кем-то для души или от скуки. И уже не удивляется этому.

До Ивана Григорьевича у Риты был Олег, очень красивый и вежливый, но Рита сказала, что он настоящий тюлень в любви, и с тех пор Олег у них не появлялся. И однажды Юлька, которой он очень понравился, осторожно спросила у Риты:

— Тетя Рита, но ведь вы говорили, что вам для души, а дядя Олег такой душевный.

Рита с удивлением посмотрела на Юльку, засмеялась и сказала маме:

— Она у тебя, оказывается, совсем еще ребенок. Странно!

Теперь такой вопрос Юлька не задала бы. Женщины, особенно когда они одни и пьяные, говорят слишком громко и откровенно обо всем, и она невольно слушает.

Юлька забрала на кухню Борьку — мама не любит, когда Борька при гостях находится в зале — и заторопилась. Резала и раскладывала по тарелкам сыр и колбасу, открывала банки с консервами, готовила картофельное пюре. Кто-то входил в квартиру, весело и шумно здоровался, скрипели передвигаемые с места на место стулья, на кухню тянулись струи табачного дыма. Пришла заспанная, с опухшим лицом, мать. Лениво пополоскалась под краном, вытираясь полотенцем, приказала:

— Ставь все быстренько на стол и метись.

Когда Юлька расставляла закуски, незнакомый белозубый, молодой мужчина легонько ущипнул ее за бедро. Юлька вспыхнула, чуть не уронила тарелку.

— Как вам не стыдно?

Белозубый усмехнулся и, теперь не таясь, снова потянулся к Юльке рукой. Почти не видя куда, бросила она тарелку на стол, убежала на кухню, сдерживая рвущуюся наружу обиду, торопливо наклонилась к Борьке.

— Пойдем гулять, Боренька.

Уже выходя из кухни, неся на руках братишку, краем глаза поймала на себе изучающий взгляд белозубого. И тогда ей неудержимо захотелось подойти к нему и ударить. По ухмыляющемуся лицу, по рукам. Но она, как всегда, удержалась. И лишь быстрей, чем обычно, прошла мимо, даже спиной ощущая, как он ее рассматривает.

Давно стемнело. Городская окраина затихла. Редкие прохожие лишь иногда появлялись на улице, а Юлька все сидела в сквере. По количеству бутылок на столе она научилась определять, как долго засидятся у них гости.

Вечер был тихим и теплым. Под колпаками уличных фонарей беспорядочно метались тучи ночных мошек, от центра города доносился неясный шум автомобилей. Присмирел и уже клевал носом, сидя у нее на коленях, уставший за день Борька.

— Юля, ты?

Юлька вздрогнула.

— Женечка! Как я рада, что ты пришла. Садись.

Женя осторожно, чтобы не помять платье, присела рядом.

— Знаешь, — защебетала она. — А я сюда случайно. Вечер-то отличный, вот я и отправилась. Иду, смотрю — ты сидишь. Ты чего здесь? Ведь уже поздно.

— Да, вот, — Юлька чуть смешалась. — Гуляем.

— Так он спит уже. Его домой надо. Или у вас там снова?

— Ты что не приходила? — торопясь, стараясь не отвечать, спросила Юлька, думая о том, почему сказала Женя, что сюда пришла случайно. Ведь это их сквер.

Женя смущенно взглянула на подружку.

— Да все некогда. Экзамены же. Ты как? Решила?

— Не знаю, Женечка. Весь день молюсь, чтобы хоть троечку поставили. Ты-то, конечно, решила. Ты же у нас умница, отличница…