Жила-была девочка… - [12]

Два других посещения после того, как дела Юльки в школе не поправились, тоже ничего не изменили. Один раз родительницы не оказалось дома, а в другой раз она была настолько пьяна, что даже не слышала, как Юлька, дрожа от испуга и запинаясь, уверяла Наталью Федоровну, что мать очень поздно приходит с работы.

На следующий день Наталья Федоровна отправилась в магазин, где работала мать Юльки. И снова равнодушно смотрящая на нее женщина обещала принять меры. К тому же беседу прервали на середине.

— Не время, не время, — не очень-то вежливо заметила Наталье Федоровне директор магазина. — Понимаю, что вы из школы… Но у нас свой план, а у вас — свой. Так что — после работы…

И увела за собой Юлькину мать.

А время шло. И поняв, что ни по вызову, ни на родительское собрание мать Юльки не явится, в конце второй четверти снова отправилась к ней Наталья Федоровна. И только на этот раз до конца стало ей ясно, в чем дело.

Было утро воскресного дня. Катерина Смирнова только что встала. После вчерашней тяжелой попойки в ней жила лишь одна мысль — скорее опохмелиться. И в эту минуту вошла, Наталья Федоровна.

— Ты чего ходишь? — встретила ее Катерина. — Тебе что тут нужно?

— Я по поводу вашей дочери Юли… — растерянно начала Наталья Федоровна.

— Учится плохо? — вспомнила Юлькина мать. — А ты зачем? Учи! Тебе за это деньги платят.

Всякое видела Наталья Федоровна, но такое случилось с ней впервые. Перед ней сидела пьяная, полуодетая женщина и говорила такое, что лицо пожилой учительницы то заливала краска стыда за эту женщину, то оно бледнело от сдерживаемого гнева..

— Жаловаться пришла! — гремела Юлькина мать. — Тебе что? Делать дома нечего? Ишь, мяса сколько нажрала, телеса отпустила… Ученая! А сама ко мне советоваться пришла. Ха-ха-ха! Ну я тебе скажу!

В это мгновение откуда-то выскочила Юлька, схватила учительницу за руку и потащила к двери. И уже на лестничной площадке, запахивая полы не застегнутого в спешке халатика, заговорила сбивчиво и торопливо:

— Уходите! Я все сама… Я скажу… Я приду. Только, пожалуйста, пожалуйста, уходите.

И такая мольба была в дрожащем голосе девочки, столько отчаяния во взгляде, что Наталья Федоровна подчинилась.

А в понедельник Юлька сама осталась в классе после уроков. Наталья Федоровна была уверена, что девочка расплачется, будет снова обещать или о чем-то просить. Но Юлька не заплакала. Тихо, с долгими паузами, глядя в угол, рассказывала она о своей нелегкой жизни, ни о чем для себя не прося и ничего не обещая. Только под конец сказала:

— Вы на маму не сердитесь. Я в книжке одной читала, что болезнь это. Ее бы полечить…

— Пойдем к директору, — предложила Наталья Федоровна.

— Нет! — твердо сказала Юлька.

— Но почему? Расскажешь ему…

— Нет!

— Но мне же рассказала…

— Вам — можно. А он — нет, он не поймет.

И не пошла. А Наталья Федоровна не раз потом вспоминала эту Юлькину фразу. Директор Наталью Федоровну действительно не понял. Когда она передала ему содержание беседы с Юлькой, вздохнул и сказал:

— Вы-то чего собственно волнуетесь? Сами говорите, что девочка хорошая. Значит, школа сумела ей дать основные принципы нашей морали. Чего же вы еще хотите? Учится слабо? А у вас что, все остальные — отличники? По каким предметам у нее двойки? — выслушав, снова вздохнул. — Хорошо, я поговорю с преподавателями, чтобы исправили. А этой вашей… Смирнова, что ли? Так вот, посоветуйте ей после восьмого класса в техникум пойти.

— Да не может она в техникум!

— Это еще почему?

— С ее знаниями…

— О знаниях пусть сама позаботится, — перебил директор. — К тому же, говорят, в сельхозтехникуме постоянный недобор… И не таких принимают.

— А жить она на что будет? — вспыхнула Наталья Федоровна. — Даже если дадут стипендию, она не сможет…

Директор легонько стукнул по столу ладонью.

— Вот что! Давайте в первую очередь думать о нашей школе. Это, кстати, наш с вами прямой долг.

Не добившись ничего от директора, Наталья Федоровна попыталась поговорить с учителями. Но связанная данным Юльке обещанием не рассказывать о ее жизни подробностей, сделала только хуже. Учителя, не зная этих подробностей, но веря Наталье Федоровне, что у Юльки очень трудные домашние условия, стали снисходительны к ученице, и та, быстро поняв это, еще больше замкнулась.

А у директора на все предложения Натальи Федоровны — идти в гороно, в горсовет — был один ответ:

— Да вы понимаете, что предлагаете? Школа на втором месте по успеваемости и учебно-воспитательной работе, а вы требуете все перечеркнуть? Я уже сказал вам, как быть со Смирновой.

— Но я обещала Смирновой, что мы ей поможем. Мы просто обязаны ей помочь. Девочка способная, очень отзывчива на доброту, обладает критическим самоанализом… Вы бы видели, как переживает она каждую свою двойку…

— Лучше бы уроки больше учила, чем заниматься самоанализом.

— Но у нее нет условий.

— Пусть остается и учит в школе!

— Но у нее маленький братишка…

— Послушайте, Наталья Федоровна! У всех есть братишки и сестренки, у всех что-то там происходит в семьях. И вообще, к чему весь этот разговор? Смирнова должна успевать. Нет условий — пусть напишет заявление, будем хлопотать об интернате.