«Жил напротив тюрьмы…». 470 дней в застенках Киева - [24]

Первое — особенности сегодняшней жизни в Херсоне и Херсонской области. Разговаривая с сокамерниками, я убедился, что из восьми человек моих соседей примерно половина вернулась из России — были там на заработках. По разговорам складывалось впечатление, что по выходе из тюрьмы вторая половина отправится в ту же Россию с той же целью.

Основной доход жителей Херсонщины — торговля овощами, выращенными на своих приусадебных участках, это овощной край Украины. Но базаром прожить трудно, поэтому большинство уезжают на заработки в Россию. Русофобии здесь не ощущается нигде, и в камере ее тоже не было. Необходимость искать заработок на стороне, в том числе и за границей, доказывала людям, что экономическая ситуация на Украине складывается далеко не лучшим образом для простых людей.

Да и война также не способствовала популярности украинской власти — на ней больше зарабатывали, чем объясняли, когда она закончится.

То, что этот край граничит с Крымом, в свою очередь, накладывало отпечаток на взгляды херсонцев и их отношение к происходящему. Множество связей, родственных и дружеских, с жителями полуострова помогает понять лживость государственной пропагандистской машины. В Херсоне далеко не все, как мне показалось, считают предателями крымчан за их выбор вернуться в Россию — здесь историю знают не по украинским телепередачам, она вполне осязаема и достоверна, когда видишь постройки екатерининских времен. Да и судорожные телодвижения украинской репрессивной машины не добавляют авторитета нынешнему государству — сообщения о «госизмене» рассылались «крымским» управлением СБУ чуть ли не по электронной почте тем, кто сделал в Крыму свой осознанный выбор. И таких «весточек с любящей родины», как их иронично называют крымчане, — более трех тысяч.

Другая причина, почему ко мне относились не просто с сочувствием, но даже с некоторым пиететом, — я был для соседей по камере человеком, во-первых, «из телевизора», во-вторых, с большим резонансом. Человеком из совсем другого мира, из столичной политической журналистики.

Иногда я чувствовал себя «Дедом Панасом». Был на Украине такой легендарный телевизионный персонаж — седоусый дедушка в вышиванке, читавший в советское время по вечерам сказки для детей в передаче «Вечерняя сказка». Совсем как «тётя Валя» Леонтьева в программе «Спокойной ночи, малыши» на центральном советском телевидении.

Вот и я, как Дед Панас, рассказывал сокамерникам подробности из политической жизни, в том числе и закулисной, которые знал в силу своей работы. На меня смотрели с уважением, в том числе и потому, что я повидал не только Украину, но и мир, бывал за границей. В то время как, по статистике, еще четыре года назад 72 процента украинцев никогда не выезжали за пределы не только страны, но даже своих регионов. За рубежом же бывали не больше 10–15 процентов — поездки на заработки в Россию и Европу не в счёт.

У большинства моих сокамерников не было такого жизненного опыта, таких впечатлений, как у меня, и это придавало мне особый статус в четырёх тюремных стенах. Как и то, что кроме меня в камере было всего два человека с высшим образованием — причём оба с высшим военным. Один — местный военком из области, совершивший ДТП. Другой — в прошлом майор еще советской армии, россиянин Игорь Тарасюк, приехавший в Херсон за своей женой. С Игорем мы подружились, он производил впечатление истинного офицера, человека долга и чести. Общение с ним хорошо на меня действовало, помогало переносить тяготы тюремного быта.

Интересовались мной и люди из так называемого блатного мира. Они почти сразу предложили мне свою помощь. Со «смотрящим» по херсонской тюрьме я разговаривал буквально через две-три недели после своего прибытия туда. Он спросил, как вообще, есть ли проблемы в камере, что нужно — чай, сигареты, продукты. Как здесь принято говорить, «курить-варить» — если что, скажи, поможем. Некоторые из этих людей считали меня крымчанином — ведь обвинен в пособничестве «за Крым», а «мы крымских не бросаем». Я не всегда мог понять это внимание к моей персоне со стороны столь разных фигур, но, видимо, эти люди тоже смотрели телевизор, они обо мне знали. И тоже отнеслись ко мне с сочувствием, выразив его так, как принято в их среде.

Находясь 10 месяцев на крошечной площади с одними и теми же людьми, не имея возможности куда-то уйти, уединиться, выстраивая отношения с разными людьми, я понял одно: главное в тюрьме — терпимость, спокойствие и юмор. Эти качества позволяют продержаться в любом коллективе, даже состоящем из тех, кто обвинен в убийстве, разбое, мошенничестве, других преступлениях.

В Херсоне у меня были разные встречи. Один из эпизодов даже заставил администрацию тюрьмы изрядно напрячься…

1 августа 2018 года было совершено покушение на Екатерину Гандзюк, херсонскую общественную активистку из майданной среды. Она была очень деятельной и, несмотря на свою молодость — всего 33 года, отметилась во многих ипостасях: депутат Херсонского областного совета V созыва и Херсонского городского совета VI созыва, и. о. управляющего делами исполнительного комитета Херсонского городского совета, советник херсонского городского головы, общественная активистка в сфере доступа к публичной информации, координатор Центра политических исследований и аналитики в Херсонской области. Она демонстрировала активную борьбу с коррупцией на посту управделами Херсонской мэрии, постоянно выступала с громкими обвинениями в адрес местных силовиков. При этом по Херсону ходили упорные слухи, что Гандзюк просто выдавливала конкурентов, поскольку сама охотно бралась «решать вопросы». Ко всему у нее были весьма натянутые отношения с бывшими коллегами по майданной среде — многих из них она считала людьми, незаслуженно получившими льготы и награды. Одним словом, такой себе «террариум единомышленников».