Вдруг тракторист смолк и опустил голову.
— А ещё чего говорили? Небось сказали: «Был герой да сплыл»? — спросил он глухо, горло ему перехватило хрипотой. — Ладно, молчи! — приказал он.
Может, он сильно о дочке затосковал? Пышта его пожалел. Надо его отвлечь.
— Давайте ещё задачи решать. Ладно, я буду задавать? — предложил он, потому что вспомнил задачу, в которой уже знал ответ.
— Не сходится твоя арифметика… — Тракторист почему-то качнулся.
— Сходится. Вот увидите!
— Валяй, — согласился тракторист и поглядел в пустой стакан.
— Вот десять картошек, — сказал Пышта. — Из каждой может вырасти по новому кусту, а на каждом кусте тоже по десять картошек. А мы их поморозили. Так сколько у нас всего не выросло?
— Чего, чего? — Тракторист поглядел на Пышту мутным взглядом. — Свою задачу задавай заведующему, который, гад, картошку поморозил без хранения. А людям чего варить? Гнилую, да? — Он качнулся.
Пышта посмотрел вниз, — может, у табуретки одна нога короче?
— А я ещё могу задачу придумать, — сказал Пышта.
— Придумывай… — Тракторист лёг головой на стол.
— Идёт дорога широкая-преширокая мимо ста полей. А почему она широкая? Пышто все поля до края на три метра не допаханы. Сосчитайте-ка, сколько земли не пахано, не сеяно, пропадёт зря под сорняками и под колёсами самосвалов, грузовиков и автобусов? Сосчитайте, дяденька Непейвода!
Вдруг чайник лязгнул крышкой, подпрыгнул. И стол хрустнул под ударом кулака. И с грохотом отлетела отброшенная табуретка.
— Попрекаешь?! — крикнул тракторист. Жилы на его шее вздулись, глаза налились кровью. — Учить вздумал? Как мне пахать землю, учишь? А ну, пошёл отсюда!
Тёмные багровые пятна загорелись на его лице. Страшным стало оно. Брань, словно камни, обрушилась на Пышту, и тяжёлая рука отбросила его.
Пышта отлетел к полатям. Перепуганный, оглушённый, присев на корточки, он спрятал голову в сенник, накрыл руками.
Ещё минуту грохотала в вагончике гроза, от хриплой брани дрожали стёкла. Потом стукнула дверь, распахнутая ударом, взвизгнула железная лесенка и простучали тяжёлые шаги по земле. Всё стихло.
Пышта чуть дышал от страха, от обиды. Он, как ёжик, вобрал в себя голову, только иголок у него не было, и потому он был совсем беззащитный.
Много ли, мало он так просидел, он не знал. Наконец приподнял лицо. Никого. В распахнутую дверь глядело большое серое небо, и под ним далеко-далеко чернелся маленький неподвижный трактор.
Глава 18. Это был зелёный змей!
Пышта встал на затёкшие ноги, и тысячи мурашек побежали у него под коленками. Он подрыгал ногой и толкнул бутылку на полу. Она покатилась, постукивая. Не хватало ещё ко всем неприятностям разлить горючее! Пышта схватил её. Не пролилось.
Пустая. Потому и не пролилось, что пустая.
Пышта понял. Не горючее для трактора, вино в ней было. Тракторист выпил и стал пьяный. Шнырин обманул. И тракторист тоже обманул. А сам Пышта сколько раз хотел чего-нибудь наврать трактористу и ни разу, ни разу не наврал! Ну, тогда Пышта уйдёт отсюда. Не надо его гнать и ругать. Он сам уйдёт.
Злые, солёные слёзы щекочут нос, капают с подбородка. Пышта натягивает лыжную куртку, суёт за ворот Майкину косынку в горошках — не бросать же!
Куда теперь идти, если Непроходимимы уехали без всякого адреса? Где вы, где вы, мои хорошие люди — Фёдор, Майка, Женя и Владик? А про маму и про деда лучше совсем не вспоминать, а то слёзы текут ручьями… Всё равно он пойдёт обратно к амбару, ляжет в сено и будет ждать. А если уж никто не придёт, он пойдёт по дороге и будет спрашивать, не видел ли кто голубой автобус. А если никто не видел, может, кто-нибудь подвезёт его в Прудки? А в Прудках он пойдёт в школу № 1 и попросит: «Присудите меня делать ещё сколько хотите «петушков», пока Непроходимимы не вернутся!» Нет, в Прудках он найдёт Анюту и скажет ей… Нет, он не пойдёт к Анюте, он ничего ей не скажет. Он пойдёт в Совет, найдёт там своего знакомого председателя Коробова. И попросит: «Отправьте меня к Непроходимимам, пожалуйста!»
Пышта оглядывает комнату на колёсах, где ему так славно жилось, всхлипывает на прощание и спускается с лестницы.
Он шагает по вспаханной земле.
Как застывшие волны, лежат вывернутые пласты — вверх корешками, вниз вершками. Земля ещё влажна и черна, только поверху высветлена ветром. Он и сейчас веет, шевелит рваные корешки, забирается Пыште в рукава. Он и слёзы Пыште просушил мигом. Ветер, ветер, дуй сильней!
Подрезанный куст осота лежит набоку, трусливо прикрыл седую макушку колючими листьями.
«Э-э, ты только притворился тихоней», — думает Пышта.
Пышта топчет злодея ногой — так тебе, так тебе! — и идёт дальше. А потом возвращается: «Что ж я его в землю втоптал? Ему ж только того и надо! — Он вытаскивает злодея. — Куда бы его выбросить? Кругом земля, вспаханная, рыхлая, добрая. Она ж не понимает! Она и хлебное зёрнышко готова выкормить, и такого паразита! А вот не быть по-твоему, осот! Унесу тебя с поля совсем!» — И он суёт кустик под локоть.
Прошагал шагов пять или десять — лежит второй злодей, опять листьями макушку накрыл. А за ним третий, а там ещё и ещё… Из-под листьев зорко поглядывают — ушёл человек или нет? Готовы в землю вцепиться, соки из неё сосать.
