Жиденок - [8]
Это произошло в сквере на Площади Поэзии. Ну, так совпало.
Мы сидели на скамейке и курили. Потом она взяла меня за щёки и поцеловала…
Вкус её поцелуя напоминал вкус прокисшего бульона. Мне было страшно неприятно.
Но я терпел.
Мне казалось, что она хочет вывернуть меня наизнанку.
Но я терпел…
Меня спасла собака. Соседский ирландский сеттер по кличке Бест.
Он её спугнул.
С тех пор это моя любимая порода.
Мой самый первый и самый главный Театр назывался Зара Довжанская.
Если бы я был именитым и признанным театральным деятелем, одной этой фразы, пожалуй, было бы достаточно.
Когда Зары не стало, не стало и театра. Остались люди, осталось это чудо внутри каждого из них, но театра не стало. Потому что Она и была — Театр.
Она репетировала, сидя в кресле, но казалось, что она летает. Она с трудом передвигалась, но казалось, что она летает. Она жила почти без движения, но казалось, что она летает.
И она действительно летала.
Я уверен, что и сейчас, когда она ушла из жизни, она продолжает летать. Она продолжает летать и освещать путь пришедшим в Театр — звёздочкой под названием Зара Довжанская.
Её театр был не просто хорошим театром. Её театр был театром одухотворённым и добрым, ищущим и находящим, интеллектуальным и простым.
Люди её театра были не просто талантливыми. Они были стремительными и видящими, колоритными и красивыми, любящими и любимыми.
Спектакли её театра не просто были. Они есть. Они живут в тысячах воплощений моей жизни и жизни многих и многих помнящих.
Зара была переполнена талантом. Она выплёскивала его походя. И этих капель было достаточно, чтобы заполнить души всех.
Зара была Женщиной. Женщиной в самом полном значении этого слова. Женщиной во всех проявлениях. Когда её лукавые глаза заглядывали тебе в душу, они излучали любовь всех воспетых человечеством женщин, и ты начинал чувствовать.
Когда её руки тянулись к тебе в надежде растормошить твой дремлющий темперамент, тебе становилось щекотно.
Когда её искалеченные ноги приподнимались на носочки, тебе казалось, что она кружит по залу и вовлекает тебя в свой чарующий танец.
Я любил её и ненавидел. Я тянулся к ней и избегал её. Я чувствовал себя её мужем и её сыном. Она была разнообразна, как разнообразна жизнь.
Я люблю Вас, Зара Тевелевна! Я преклоняюсь перед Вами, Зара! Я помню Вас…
Гуляли мы как-то в районе трамвайной остановки под названием «Госпром». Мы — это Лёшка, Виталик и я. Лет нам было по семнадцать.
Мы бы гуляли и дальше, но услышали стон. Услышали стон и увидели человека, лежащего на скамейке. Увидели пьяного человека и услышали, что он нас зовёт.
Мы остановились.
— Матушка Варварушка, — простонал алкоголик, и мы поняли, что он читал Телешева.
Мы познакомились.
Дальше мы гуляли вчетвером.
Он был маленький и лысенький. Он не просто цитировал классику и периодику, он называл издание, страницу и даже строку.
Фамилия этого феномена была Басюк. Когда-то у него была семья, когда-то он преподавал в университете, когда-то он был приличным человеком.
Я рассказал, что хожу в театр к Заре Довжанской.
Он сказал:
— К Зарке? Я Зарку еб…л!
Он прочитал нам два стишка. Я запомнил их:
И второй:
Мы были знакомы пару часов.
Один раз я влюбился.
Я стал посвящать ей стихи.
Дальше — больше. Я посвятил ей поэму.
Когда моя любовь разрослась до романа в стихах, я спросил Лёшу, что делать.
Он сказал:
— Представь себе, как она какает.
Я представил. Любовь ушла.
— Ты танцуешь?
— Танцую.
— А я пою…
Из фильма Глеба Панфилова «Начало»
К семнадцати годам я явственно осознал, что могу нравиться девушкам. Я понял, что способен бороться с перхотью, запахом изо рта, прыщами на физиономии, чрезмерной волосатостью, словом, с большинством пороков переходного возраста.
Вместе с тем, из огромного количества морально-этических принципов великой и могучей русской литературы я вынес все каноны трепетного отношения к женщинам. Я обращался с ними, как с хрустальными статуэтками. Я боялся поцеловать, я боялся дотронуться, я просто боялся. Девушки ждали от меня решительных действий, а я пасовал.
И тогда им приходилось быть инициативными. Меня просто-напросто «брали». Мне говорили, что я должен объясниться в любви, и я объяснялся; мне намекали, что я должен поцеловать, и я целовал; мне давали понять, что готовы разделить со мной постель, и я ложился, но…
Но я считал, что «это» возможно только после штампа в паспорте и останавливался. Я останавливался в самые сокровенные мгновения и сохранял наше обоюдное целомудрие.
Впервые ощутив настоящее чувство, я совершенно растерялся. Я был в панике и обратился за советом к Лёшке. Лёха спросил:
— Она ждёт ребёнка?
Я не понял вопроса:
— Какого ребёнка?
Теперь, в свою очередь, не понял Лёша:
— Ну, вы… живёте?
Я ответил, что живу с родителями. Лёшка, вероятно, подумал, что общается с идиотом. Он спросил прямо:
— Короче, вы спите вместе? Как мужчина с женщиной?
Я жутко возмутился:
— Ты что? Она — девственница!
Мой друг сказал:
— Ну, так я не понимаю, какие у тебя проблемы?
Мемуарная повесть выпускника 1978 г. Пермского государственного медицинского института (ПГМИ) с 19 фотографиями и предисловием председателя Пермского отделения Российского общества историков медицины О.И.Нечаева. Эссе о медицинском студенчестве. Панегирик любимому ВУЗу и родной Перми. Книга о проблемах и трудностях, с которыми всегда сталкиваются студенты-медики.
Фантасмагория. Молодой человек — перед лицом близкой и неизбежной смерти. И безумный мир, где встают мертвые и рассыпаются стеклом небеса…
Сборник сказок, повестей и рассказов — фантастических и не очень. О том, что бывает и не бывает, но может быть. И о том, что не может быть, но бывает.
В книге собраны истории обычных людей, в жизни которых ворвалась война. Каждый из них делает свой выбор: одни уезжают, вторые берут в руки оружие, третьи пытаются выжить под бомбежками. Здесь описываются многие знаковые события — Русская весна, авиаудар по обладминистрации, бои за Луганск. На страницах книги встречаются такие личности, как Алексей Мозговой, Валерий Болотов, сотрудники ВГТРК Игорь Корнелюк и Антон Волошин. Сборник будет интересен всем, кто хочет больше узнать о войне на Донбассе.
Жизнь Гофмана похожа на сказки, которые он писал. В ней также переплетаются реальность и вымысел, земное и небесное… Художник неотделим от творчества, а творчество вторгается в жизнь художника.
Жизнь подростка полна сюрпризов и неожиданностей: направо свернешь — друзей найдешь, налево пойдешь — в беду попадешь. А выбор, ох, как непрост, это одновременно выбор между добром и злом, между рабством и свободой, между дружбой и одиночеством. Как не сдаться на милость противника? Как устоять в борьбе? Травля обостряет чувство справедливости, и вот уже хочется бороться со всем злом на свете…