Жиденок - [6]

А ещё через несколько минут, намыливая голову и не обнаружив на ней волос, я услышал стук в дверь. Я спросил:

— Кто там? — и чужой противный голос ответил:

— Старость.

Ну что делают люди, когда приходит старость? Вспоминают молодость.

И я ударился в воспоминания.

Одним из светлых пятен в моём пионерском детстве был «Водотрест». Так мы называли пионерлагерь «Факел» нашего городского водокоммунхоза — нашу оттепель, нашу демократию, наш разврат и наше диссидентство.

Здесь мне впервые признались в любви, здесь я нашёл друзей, здесь ух!.. здесь ох!.. Ах, к сожалению, все эти «здесь» остались где-то «там», и вернуть их уже невозможно.

Наиболее таинственными и запретными воспоминаниями пионерского лета были встречи рассвета.

Облюбованное нами место называлось «Бараньи лбы» или, попросту, «Барашки». Они представляли собой несколько поросших травой холмов, округлых и своей формой напоминавших, скорее, стриженный полубоксом череп старшего пионервожатого — ударника ресторана «Мир» Саши Зуба, чем лбы кучерявых барашков.

Наши романтические души не удовлетворяли редкие официальные походы на Бараньи лбы с пением пионерских песен, жжением пионерского костра и санкционированным начальником лагеря восходом солнца. Нас тянуло на Барашки при каждом удобном случае. А случай этот предоставлялся почти каждую ночь. Мы жарили самое вкусное в мире мясо и ели его полусырым, пекли самую сладкую в мире картошку, смотрели друг на друга влажными глазами и были счастливы.

Как-то раз произошло событие неординарное: нас засекли.

Застукали.

Зашухарили.

В общем, нас замели.

Человек, который поймал нас на горячем, был заместителем начальника лагеря. Звали его Савелий Фёдорович Котик.

Это был мужчина неопределённого возраста и очень маленького роста. Он был абсолютно нормальным человеком, только очень маленьким.

И мама его, работавшая в камере хранения, была маленькая.

И дети его тоже, наверное, были маленькими.

И их маленький папа нас прижучил.

Провинившиеся искатели приключений были построены в коридоре. Котик ходил вдоль шеренги встречателей рассвета и пристально заглядывал в глаза каждому в надежде увидеть хоть в одной паре «зеркал души» хотя бы слезинку раскаянья. Но поиски были напрасными.

Голова его приходилась вровень с декольте наших девочек. После долгих поисков истины шея, на которой торчал кладезь котиковской мудрости, устала, и Савелий Фёдорович вместе с головой опустил глаза. И упёрся прямо в пышный бюст пловчихи Леры Щукиной.

Котик остановился и крепко задумался. При этом «очи страстные» заместителя начальника лагеря неосознанно застряли в разрезе между жутко аппетитными грудями пионерки. У Савелия Фёдоровича началось обильное слюноотделение, и он едва успел подхватить капельку слюны, собиравшуюся слететь с нижней губы. Поймав её, Котик издал хлюпающий звук, который стал началом его речи…

Савелий Фёдорович, правду сказать, был очень неплохим дядькой, и мне до сих пор немного стыдно за те каверзы, которые мы ему устраивали. Тем более что и мнения-то собственного на его счёт я не имел: руководствовался стадным чувством.

Но, с другой стороны, посудите сами: вот идут два человека — начальник пионерлагеря Илья Витальевич и его заместитель Савелий Фёдорович. Илья Витальевич — то ли волейболист, то ли баскетболист, и росту в нём — полные два метра. Савелий Фёдорович — его правая рука (ну, буквально, правая рука) и по должности и, простите, по росту. Самые смелые (или самые любознательные) из наших девочек для ознакомления с наиболее объёмным и законченным портретом этих двух гоголевских персонажей бегали подсматривать за ними в баню. Какие такие живописные детали они надеялись там рассмотреть, я не стану рассказывать.

Как не стану пересказывать, о чём Савелий Фёдорович говорил в своей речи.

Собственно, и речи-то никакой не было; была длинная и бесполезная нотация, какие мы с вами так любим читать нашим детям.

Загнав под кожу свой независимый и нетерпимый характер, мой друг Лёша прослушал котиковскую мораль без обычных своих хамских замечаний. Но последней фразой Савелий Фёдорович всё-таки вбил гвоздь в хрупкий монолит лёхиного терпения. Он сказал:

— Вот вы, вот вы, мальчики, ходите с девочками и не задумываетесь, какие могут быть последствия…

Мой друг Лёша готов был принять множество обвинений, но только не констатацию того вожделенного стремления, которое… ах… ещё не стало реальностью. В неправедном гневе Лёшка возразил, что в нашем общении с девочками нет никакой эротики.

И тут произошёл конфуз.

Савелий Фёдорович совершенно не знал слова «эротика». Он не читал Платона. Он не читал Апулея. Он не читал даже Николая Альбертовича Куна.

Он раскрыл рот в надежде, что подоспеют мысли. Но мысли явно запаздывали, и Котик, как рыба, стал ловить ртом воздух. Надышавшись, он замер, усилием воли подогнал заблудившуюся мысль и обрушил на Лёшу всю мощь своей беспомощности:

— Алексей! Не надо думать, что все кругом дураки, а ты один умный. «Эротика»! Я понимаю, что тебе хочется покрасоваться перед девочками. Но только, если ты прочёл в какой-то умной книжке какое-то умное слово, это ещё не значит, что ты тоже поумнел. И я даже сомневаюсь, что ты сам точно понимаешь, что это означает… это слово. Я намного старше тебя, Лёша, и знаешь… как-то до сих пор обходился… без «эротики». И ничего — живу. И, между прочим, работаю заместителем начальника лагеря…