Жертвы и палачи. По материалам процессов 1919–1953 годов - [37]

Преемником Павловского стал М.М. Ланда. Этот руководитель военной прокуратуры повел себя осмотрительнее. Возможно, все объясняется полным отсутствием у него опыта работы в прокуратуре. Так или иначе, но пребывание Ланды на посту руководителя военной прокуратуры ничем не запомнилось. Может, такая дипломатия, больше похожая на робость, окончательно и развязала руки гэпэушникам? Ланда с ними не ссорился, однако на своем месте усидел недолго. Его перевели, так сказать, на идеологический участок — главным редакто-ром газеты «Красная Звезда», а через несколько лет репрессировали.

Главный военный прокурор С.Н. Орловский

Очередной знаковой фигурой стал Сергей Николаевич Орловский, о котором уже упоминалось выше. И тут же проблемы, которые его предшественник предпочитал не затрагивать, стали головной болью нового руководителя Главной военной прокуратуры.

Сергей Николаевич был первым из руководителей Главной военной прокуратуры, кто имел университетское образование по юридической специальности. В Первую мировую поручик Орловский успешно командовал ротой, был награжден орденом. В революцию примкнул к большевикам. Потом Гражданская война, снова фронт. В Первой конной являлся секретарем Военного совета. Здесь его жизненные пути пересеклись с будущими маршалами Ворошиловым, Буденным, Куликом. После окончания войны 1941–1945 годов и до последних дней С.Н. Орловский служил на прокурорских должностях: прокурор Северо-Кавказского военного округа, Московского военного округа, наконец, Главный военный прокурор. К слову сказать, К.Е. Ворошилов первое время поддерживал практически все инициативы Орловского. Во многом (если не сказать больше) благодаря поддержке наркома обороны, а порой и его заступничеству, Орловскому удалось отвоевать сданные предшественником позиции по утверждению законности, а кое в чем продвинуться и подальше.

По вступлении в должность новый Главный военный прокурор со знанием дела сразу взялся за утверждение законности. Одной из первых директив он потребовал от подчиненных, чтобы впредь прокурорские работники по всем без исключения уголовным делам, направляемым особыми отделами и другими органами ОГПУ в военные трибуналы и на внесудебное рассмотрение, давали письменное заключение о доказанности предъявленных обвинений и соблюдении процессуальных норм органами дознания и следователями. Ввиду особой важности дел, проходящих по ст.58 УК РСФСР, копии таких заключений надлежало представлять в Главную военную прокуратуру для контроля.

Разумеется, все это не представляло какой-либо тайны для следователей НКВД. Они прекрасно сознавали, что прокурорские справки по расследуемым ими уголовным делам требуют в Москву вовсе не за тем, чтобы зашивать в архивные папки, а для обобщения информации и ее доклада высшему руководству. Эта внешне формальная мера, наверняка, придержала ретивость не одного десятка борцов с «врагами народа». Кстати, потом, после смерти Орловского, эту его директиву сразу отменили.

Но тогда многие прокуроры восприняли такое новшество чуть ли не как проявление административно-бюрократического зуда у очередного начальника. Ни при Ланде, ни при его предшественниках такого не было. Только через несколько лет, когда эти требования отменят, все поймут: в тех условиях то был единственно возможный способ борьбы с беззаконием и произволом органов дознания и следователей ОГПУ-НКВД. По существу, Орловский возложил на надзирающего прокурора персональную обязанность требовать от следователей соблюдения закона и основывать обвинение только на доказательствах, полученных в соответствии с УПК РСФСР.

Между тем донесения о раскрытии контрреволюционных группировок шли из особых отделов и территориальных органов ОГПУ-НКВД нарастающим потоком. Наркомат внутренних дел все настойчивей выдвигал перед ЦК ВКП(б) и правительством инициативы об ужесточении мер наказания лиц, обвинявшихся в троцкизме, в контрреволюционных и антисоветских преступлениях по пресловутой 58-й статье. Раздавались требования расширить права органов, упростить процесс разоблачения «врагов народа», узаконить использование методов физического воздействия для получения признательных показаний.

Время было сложное. Если исходить только из фактов, основания для постановки подобных вопросов вроде бы имелись. Массовое изгнание с насиженных мест семей, попавших под раскулачивание, насильственная коллективизация и разразившийся затем страшный голод вызвали естественный протест не только на селе, но и в армии, основу которой составляли выходцы из крестьян. Снова, как и в начале двадцатых, пошли разговоры об антинародной сущности Советской власти. Далеко не все конфликты завершались бескровно, отмечались случаи прямого вредительства.

Анализируя архивные документы того времени, общую ситуацию в стране и настрой руководства карательных органов, невольно приходишь к мысли, что при определенных условиях кровавая драма 1937–1939 годов могла разразиться и раньше. Уже с самого начала тридцатых органы следствия пытались присвоить себе все, оставляя трибуналам либо внесудебным органам лишь роль статистов, фиксирующих готовность обвиняемых либо подтвердить выбитые силой признательные показания, либо отказаться от них.