Жертва любви. Геометрическая фигура - [46]

Потом вдвоем с зятем они помогли мне мебель собрать, полки книжные и ковры повесить, кухонный гарнитур пару раз передвинуть из угла в угол, более рационально, как мне хотелось.

За помощь я расплатилась, как водится на Руси, бутылкой. Только я, уставшая, но довольная, хотела пойти в ванную принять душ, как в дверь постучали. Тетя Оля стояла на пороге с тарелкой, в которой аппетитно дымились на свежепожаренной картошке две огромные котлеты.

— Надюша, тебе сегодня не до ужина, возьми поешь, — предложила сердобольная соседка.

Как я не отнекивалась, котлеты мне соседка все же вручила. Я проголодалась и ела с большим удовольствием. Соседка, успевшая принести мне хлеба, квашеной капусты и соленых помидоров, присев на краешек табуретки, вдруг попросила меня тихим голосом:

— Надюша, ты моему старику водки больше не давай никогда, ладно?

— Пьет? — неподдельно ужаснулась я, посочувствовав не только горю соседки, но и своему собственному: вляпалась! Что может быть хуже соседа-алкаша?!

— У Юры это после Афгана. Насмотрелся там всякого. Старается держать себя в руках. С пенсии мы ему даем на бутылку, но только на одну. А он меры не знает. Чуть перепьет, в запой ударяется. Тогда неделю-другую его не остановишь. Я больше всего боялась, что в соседях мужик какой-нибудь окажется. А с тобой проблем нет. Только постарайся не давать, как бы слезно Юра ни просил, хорошо? — тетя Оля с надеждой посмотрела на меня.

Пообещать-то я пообещала, но вот слова своего, каюсь, не сдержала. Да и какая сердобольная душа не сжалится над трясущимся от жажды спиртного мужичком, преданно глядящим в твои глаза? Давала, пятерки и десятки на опохмелки давала или, когда в холодильнике початая бутылка водки или коньяка имелась, наливала наркомовские сто граммов натурой.

Выпив, крякнув, закусив корочкой хлеба, если это была водка, или кусочком лимона, когда попадался праздничный коньячок, дядя Юра вмиг становился совершенно другим человеком. Плечи распрямлялись, грудь делалась колесом, голос привычно-командирским.

— Отдам тебе с пенсии, не волнуйся! — твердо обещал дядя Юра, довольно поглаживая себя по животу: хорошо пошла выпивка, в желудке горела.

Я махнула рукой, мол, ладно, чего уж там, прекрасно понимая, что тетя Оля отбирает у него всю пенсию и не говорит, где деньги хранит, чтобы не пропил. В ответ на мои благодеяния дядя Юра четко присматривал за моей квартирой в мое отсутствие, а оно порой длилось сутками — мало ли какие дела мне попадались! Я отдала ему запасные ключи, и дядя Юра исправно поливал цветы, вынимал почту из ящика внизу и аккуратно складывал ее на журнальном столике в зале.

Хуже всего ему было в дни моих длительных отлучек — летнего отдыха на курортах, романтических поездок с любимым на его дачу. В таких случаях, чтобы опохмелиться, дядя Юра вынужден был пускаться на поиски спиртного по сверстникам из соседних подъездов или идти в пивную, что расположилась через три дома от нас, рядом с универсамом.

Возвращаясь, я видела его небритым и трясущимся, согнутым и пахнущим перегаром, отличающимся от бомжей разве что только аккуратной одеждой. Укоризненно покачав головой, я манила его пальцем к себе в квартиру и наливала долгожданную стопочку… Не знаю, может, негоже так делать, но я не могу пройти мимо страдающего душой пожилого мужчины.

Последнее дело требовало моей поездки в Москву дней на десять. Вернувшись поздним вечером, я с удовольствием проспала до десяти утра, отдыхая от напряженной работы. Проснувшись, понежившись в постели положенные с раннего детства пять минут, — я никогда не могла встать с ходу, не поворочавшись под теплым одеялом, не размяв косточки, не помечтав, став уже женщиной: «Мужика бы!» — я вскочила, отправилась в ванную под горячий душ.

Шум воды, музыка включенной магнитолы немедленно были услышаны моим бдительным соседом. Он осторожно постучал в дверь. С мокрыми волосами, еле запахнутым халатом я открыла, ожидая вновь увидеть перед собой трясущегося от жажды выпить алкоголика. Передо мной действительно стоял дядя Юра, но какой дядя Юра! Гладко выбритый, пахнущий «Шипром» — любимым одеколоном советских мужчин шестидесятых годов, с искринкой в улыбающихся глазах. Вот Бог и услышал мои утренние молитвы, мужика послал!

— Здорово! Ты чего передо мной голыми титьками сверкаешь, чай я мужик все же! На вот, держи должок, специально для тебя припас! — сосед протянул мне пятисотрублевую банкноту.

Невольно запахнув полы халата под самую шею, — мне до этого казалось, что сосед никогда не смотрел на меня как на женщину, я с интересом взглянула на… нет, не на старика, а на приятного во всех отношениях пожилого мужчину. Разве мы можем назвать стариком Иосифа Кобзона или Льва Лещенко? А дядя Юра не намного был старше их.

Затащив его в свой коридор и плотно прикрыв дверь за ним, я игриво взяла его обеими руками за грудки:

— А ты еще, оказывается, ничего, Петрович! Тебя отмыть, отгладить, к теплой стенке прислонить — так с тобой еще и приятные дела во всю иметь можно!

Полы моего махрового банного халата, несдерживаемые ничем, распахнулись. Дядя Юра стыдливо отвел взгляд в сторону: