Жернова. 1918–1953. Обреченность - [64]
– Я слежу, товарищ Сталин. По линии госбезопасности ко мне ежедневно поступают донесения о настроениях в среде творческой интеллигенции. Определенная часть этой интеллигенции имеет… э-э… явно антисоветский душок… С душком, так сказать…
– Донесения – это хорошо. А душок – это плохо. Но и сами донесения мало что значат. А значит умение их анализировать и принимать соответствующие меры. Когда это становится необходимым… Не раньше и не позже…
Сталин замолчал, и все тоже молчали, зная, что Хозяин еще не закончил свою речь. И точно: Сталин пыхнул пару раз дымом, выпустил его через нос и рот, продолжил:
– Вот я умру скоро…
– Да что вы, товарищ Сталин! – вскричал Маленков. – Вы еще нас переживете…
– Помолчи, Георгий! – отмахнулся от Маленкова Сталин. – Все смертны. И товарищ Сталин не исключение. Но я хотел бы умереть с мыслью, что дело, за которое мы с вами боролись, которое завещал нам Ленин, будет продолжаться не менее успешно и после моей смерти. В том числе и работа с творческой интеллигенцией. Надо учитывать тот объективный факт, что чем талантливей человек, тем он больший индивидуалист. В художественном творчестве и нельзя без проявления индивидуальности. Между тем совершенно недопустимо насаждение индивидуализма в сознании масс. Наша партия, наш народ сильны именно коллективизмом. И эта сила с особенной отчетливостью проявила себя в годы войны. Забывать об этом нельзя. Но некоторые товарищи из идеологического отдела Цэка полагают, что все писатели, ученые и вообще творческие личности должны быть похожи друг на друга, как сиамские близнецы. А это есть уродство не только физическое, но и нравственное.
– Мы не забываем об этом, товарищ Сталин, – заверил Сталина за всех сразу Шверник. – Но более всего мы желаем, чтобы вы оставались на своем посту как можно дольше.
– Время покажет, – произнес Сталин. И спросил: – Так на чем мы с вами остановились?
– На творческой интеллигенции, товарищ Сталин, – подсказал Никита Сергеевич, опередив Маленкова и Берию, которые тоже раскрыли рты.
– С творческой интеллигенцией у нас все ясно. Неясно другое: кто у нас занимается расстановкой кадров? Почему партийная организация столицы самоустранилась от этого важнейшего вопроса? А то ведь может случиться так, что не мы будем расстанавливать кадры на ответственных постах, а, скажем, господин Даллес. Именно в этом смысле надо понимать меморандум, принятый его ведомством. А в этом меморандуме говорится, что необходимо способствовать выдвижению на руководящие посты в СССР антикоммунистически и антисоветски настроенных людей. А затем через этих людей насаждать чуждую нам идеологию. При этом под идеологией понимается не только антикоммунизм, но и чуждая нам культура, разрушение наших традиций. Они хотят внушить нашему народу, что у него отсталые взгляды на жизнь, на музыку, искусство, литературу. В особенности русскому народу, на котором все держится. Они хотят привить этому народу буржуазную мораль, индивидуализм и неверие в свое будущее… Об этой опасности, кстати, на Пленуме говорил писатель Шолохов. А к его словам стоит прислушиваться: в отличие от многих других писателей Шолохов от народа никогда не отрывался, знает все его беды и нужды.
– Партийная организация Москвы, товарищ Сталин, – выкрикнул Хрущев, вспыхнув всей своей круглой головой, – выявляет корни этого нездорового явления в нашей идеологической и политической жизни, чтобы нанести ему решающий удар…
– Вам бы только ударять, – проворчал Сталин. – А надо вести работу, кропотливую работу по искоренению антисоветских настроений, по предупреждению этих настроений среди творческой молодежи. Вот ты… – ткнул он черенком трубки в сторону Хрущева. – Ты хотя бы раз встречался с нашими писателями? Хотя бы одну книжку прочитал? Или журнал? Вы все, – повел Сталин рукой, – в глаза им смотрели? Изучали их настроение не по докладам, а по собственному впечатлению? А если взять ЗИС, состояние которого очень беспокоит рабочие массы… Там было проведено открытое партсобрание? Не было. А рабочие смотрят на вас и ждут, когда вы заклеймите всех этих выродков, которые свили там сионистское гнездо. Рабочие не понимают, почему молчит заводская парторганизация. Они не понимают, почему самоустранился московский горком партии…
– Мы, товарищ Сталин, уже запланировали такое собрание на заводе, как только соберем все данные по делу, – заявил Хрущев, не моргнув глазом, хотя никаких собраний не планировалось и дело с «еврейским заговором» на ЗИСе решено было закрыть без всякого шума. – И встреча с писателями у меня стоит в плане, – врал он дальше, уверенный, что Сталин проверять его планы не будет, а если и проверит, то он как-нибудь выкрутится: скажет, что имел в виду внести в план или что-нибудь в этом роде. – И по другим делам тоже, – добавил он, внимательно следя за выражением лица Хозяина.
– Запланировали они… – буркнул Сталин и пошел к двери. Там остановился в раздумье. Казалось, он забыл, о чем говорил и где находится. В последнее время такое с ним случалось все чаще. Но вот он поднял глаза, внимательно посмотрел на стоящего Хрущева, точно видел его впервые. Перевел взгляд на Берию и Маленкова. Затем на Шепилова и Шверника.
«Настенные часы пробили двенадцать раз, когда Алексей Максимович Горький закончил очередной абзац в рукописи второй части своего романа «Жизнь Клима Самгина», — теперь-то он точно знал, что это будет не просто роман, а исторический роман-эпопея…».
«Начальник контрразведки «Смерш» Виктор Семенович Абакумов стоял перед Сталиным, вытянувшись и прижав к бедрам широкие рабочие руки. Трудно было понять, какое впечатление произвел на Сталина его доклад о положении в Восточной Германии, где безраздельным хозяином является маршал Жуков. Но Сталин требует от Абакумова правды и только правды, и Абакумов старается соответствовать его требованию. Это тем более легко, что Абакумов к маршалу Жукову относится без всякого к нему почтения, блеск его орденов за военные заслуги не слепят глаза генералу.
"Шестого ноября 1932 года Сталин, сразу же после традиционного торжественного заседания в Доме Союзов, посвященного пятнадцатой годовщине Октября, посмотрел лишь несколько номеров праздничного концерта и где-то посредине песни про соколов ясных, из которых «один сокол — Ленин, другой сокол — Сталин», тихонько покинул свою ложу и, не заезжая в Кремль, отправился на дачу в Зубалово…".
«Молодой человек высокого роста, с весьма привлекательным, но изнеженным и даже несколько порочным лицом, стоял у ограды Летнего сада и жадно курил тонкую папироску. На нем лоснилась кожаная куртка военного покроя, зеленые — цвета лопуха — английские бриджи обтягивали ягодицы, высокие офицерские сапоги, начищенные до блеска, и фуражка с черным артиллерийским околышем, надвинутая на глаза, — все это говорило о рискованном желании выделиться из общей серой массы и готовности постоять за себя…».
«Все последние дни с границы шли сообщения, одно тревожнее другого, однако командующий Белорусским особым военным округом генерал армии Дмитрий Григорьевич Павлов, следуя инструкциям Генштаба и наркомата обороны, всячески препятствовал любой инициативе командиров армий, корпусов и дивизий, расквартированных вблизи границы, принимать какие бы то ни было меры, направленные к приведению войск в боевую готовность. И хотя сердце щемило, и умом он понимал, что все это не к добру, более всего Павлов боялся, что любое его отступление от приказов сверху может быть расценено как провокация и желание сорвать процесс мирных отношений с Германией.
«…Яков Саулович улыбнулся своим воспоминаниям улыбкой трехлетнего ребенка и ласково посмотрел в лицо Григорию Евсеевичу. Он не мог смотреть на Зиновьева неласково, потому что этот надутый и высокомерный тип, власть которого над людьми когда-то казалась незыблемой и безграничной, умудрился эту власть растерять и впасть в полнейшее ничтожество. Его главной ошибкой, а лучше сказать — преступлением, было то, что он не распространил красный террор во времени и пространстве, ограничившись несколькими сотнями представителей некогда высшего петербургского общества.
В романе выдающегося польского писателя Ярослава Ивашкевича «Красные щиты» дана широкая панорама средневековой Европы и Востока эпохи крестовых походов XII века. В повести «Мать Иоанна от Ангелов» писатель обращается к XVII веку, сюжет повести почерпнут из исторических хроник.
Олег Николаевич Михайлов – русский писатель, литературовед. Родился в 1932 г. в Москве, окончил филологический факультет МГУ. Мастер художественно-документального жанра; автор книг «Суворов» (1973), «Державин» (1976), «Генерал Ермолов» (1983), «Забытый император» (1996) и др. В центре его внимания – русская литература первой трети XX в., современная проза. Книги: «Иван Алексеевич Бунин» (1967), «Герой жизни – герой литературы» (1969), «Юрий Бондарев» (1976), «Литература русского зарубежья» (1995) и др. Доктор филологических наук.В данном томе представлен исторический роман «Кутузов», в котором повествуется о жизни и деятельности одного из величайших русских полководцев, светлейшего князя Михаила Илларионовича Кутузова, фельдмаршала, героя Отечественной войны 1812 г., чья жизнь стала образцом служения Отечеству.В первый том вошли книга первая, а также первая и вторая (гл.
Британия. VII век. Идут жестокие войны за власть и земли. Человеческая жизнь не стоит и ломаного гроша.Когда от руки неизвестного убийцы погиб брат, Беобранд поклялся отомстить. Он отправился на поиски кровного врага. Беобранд видит варварство и жестокость воинов, которых он считал друзьями, и благородные поступки врагов. В кровопролитных боях он превращается из фермерского мальчишки в бесстрашного воина. Меч в его руке – грозное оружие. Но сможет ли Беобранд разрубить узы рода, связывающие его с убийцей брата?
В 3-й том Собрания сочинений Ванды Василевской вошли первые две книги трилогии «Песнь над водами». Роман «Пламя на болотах» рассказывает о жизни украинских крестьян Полесья в панской Польше в период между двумя мировыми войнами. Роман «Звезды в озере», начинающийся картинами развала польского государства в сентябре 1939 года, продолжает рассказ о судьбах о судьбах героев первого произведения трилогии.Содержание:Песнь над водами - Часть I. Пламя на болотах (роман). - Часть II. Звезды в озере (роман).
Книга Елены Семёновой «Честь – никому» – художественно-документальный роман-эпопея в трёх томах, повествование о Белом движении, о судьбах русских людей в страшные годы гражданской войны. Автор вводит читателя во все узловые события гражданской войны: Кубанский Ледяной поход, бои Каппеля за Поволжье, взятие и оставление генералом Врангелем Царицына, деятельность адмирала Колчака в Сибири, поход на Москву, Великий Сибирский Ледяной поход, эвакуация Новороссийска, бои Русской армии в Крыму и её Исход… Роман раскрывает противоречия, препятствовавшие успеху Белой борьбы, показывает внутренние причины поражения антибольшевистских сил.
После романа «Кочубей» Аркадий Первенцев под влиянием творческого опыта Михаила Шолохова обратился к масштабным событиям Гражданской войны на Кубани. В предвоенные годы он работал над большим романом «Над Кубанью», в трех книгах.Роман «Над Кубанью» посвящён теме становления Советской власти на юге России, на Кубани и Дону. В нем отражена борьба малоимущих казаков и трудящейся бедноты против врагов революции, белогвардейщины и интервенции.Автор прослеживает судьбы многих людей, судьбы противоречивые, сложные, драматические.
«По понтонному мосту через небольшую речку Вопь переправлялась кавалерийская дивизия. Эскадроны на рысях с дробным топотом проносились с левого берега на правый, сворачивали в сторону и пропадали среди деревьев. Вслед за всадниками запряженные цугом лошади, храпя и роняя пену, вскачь тащили пушки. Ездовые нахлестывали лошадей, орали, а сверху, срываясь в пике, заходила, вытянувшись в нитку, стая „юнкерсов“. С левого берега по ним из зарослей ивняка били всего две 37-миллиметровые зенитки. Дергались тонкие стволы, выплевывая язычки пламени и белый дым.
«…Тридцать седьмой год начался снегопадом. Снег шел — с небольшими перерывами — почти два месяца, завалил улицы, дома, дороги, поля и леса. Метели и бураны в иных местах останавливали поезда. На расчистку дорог бросали армию и население. За январь и февраль почти ни одного солнечного дня. На московских улицах из-за сугробов не видно прохожих, разве что шапка маячит какого-нибудь особенно рослого гражданина. Со страхом ждали ранней весны и большого половодья. Не только крестьяне. Горожане, еще не забывшие деревенских примет, задирали вверх головы и, следя за низко ползущими облаками, пытались предсказывать будущий урожай и даже возможные изменения в жизни страны…».
"Снаружи ударили в рельс, и если бы люди не ждали этого сигнала, они бы его и не расслышали: настолько он был тих и лишен всяких полутонов, будто, продираясь по узкому штреку, ободрал бока об острые выступы и сосульки, осип от холода вечной мерзлоты, или там, снаружи, били не в звонкое железо, а кость о кость. И все-таки звук сигнала об окончании работы достиг уха людей, люди разогнулись, выпустили из рук лопаты и кайла — не догрузив, не докопав, не вынув лопат из отвалов породы, словно руки их сразу же ослабели и потеряли способность к работе.
В Сталинграде третий месяц не прекращались ожесточенные бои. Защитники города под сильным нажимом противника медленно пятились к Волге. К началу ноября они занимали лишь узкую береговую линию, местами едва превышающую двести метров. Да и та была разорвана на несколько изолированных друг от друга островков…