Жернова. 1918–1953. Обреченность - [29]
Жуков так и не понял, что играли на сцене и как.
В перерыве хотел повести Галину Александровну в буфет, но она отказалась. Ходили по фойе, разглядывали фотографии местных знаменитостей. Промелькнуло в стороне лицо начальника штаба округа. Еще знакомое лицо – встречался на пленуме обкома. Кто-то раскланивался издали.
Во второй перерыв все-таки пошли в буфет, выпили кофе с бутербродами и пирожными. Стоял в очереди. Очередь дружно хотела пропустить его вперед, но он не позволил. Даже рассердился. Вокруг только и слышно: «Жуков! Жуков!»
В гардеробе помог Галине Александровне надеть плащ, подал цветы. Мелькали белые пятна лиц. Машина уже стояла у подъезда. Галина Александровна что-то говорила, он что-то отвечал, не понимая смысла ее слов и не стараясь его понять. Ему хватало и того, что он слышит ее голос, что она рядом.
Сели в машину. Надо бы велеть шоферу ехать помедленнее, но язык не повернулся сказать об этом. Да и парню надо домой, к семье, ему не до тонкостей.
Галина Александровна попросила остановить, не доезжая до дома. Вышли.
– Не провожайте меня, Георгий Константинович. Я тут сама.
– Как же так? Темно ведь, – запротестовал он.
– Это еще не темно. Раньше было темнее. Раньше вообще ни одного фонаря не горело. А теперь – пожалуйста. Я привыкла. Да и кто меня тут тронет! – воскликнула она.
– К счастью, вы не жили в Одессе, – проворчал Жуков. – Там и мужчине-то ходить было опасно. Кстати, у вас есть оружие?
– Зачем? Я давно его сдала. И ни разу не пользовалась. А у вас?
– У меня есть, – сказал он и вдруг устыдился того, что он, бывалый человек, ходит по городу с оружием. И даже в театр. – Привычка, понимаете ли, – пробормотал он. И, чтобы замять неприятную тему, спросил: – Вы не будете против, если я напишу вам из Кисловодска?
– Нет, не буду.
– Вот и прекрасно. Очень хотел бы с вами встретиться еще раз… Погуляли бы где-нибудь за городом. Погода такая хорошая. Да и вам тоже не помешает подышать свежим воздухом… Надеюсь, в воскресенье вы не работаете?
– Не работаю, Георгий Константинович.
– Тогда я позвоню вам завтра во второй половине дня. Если вы не возражаете.
– Не возражаю.
– Еще раз спасибо вам за сегодняшний вечер.
– И вам тоже.
– Спокойной ночи, Галина Александровна.
– До свидания, Георгий Константинович.
Повернулась и пошла. А он смотрел ей вслед, пока ее фигура не растаяла в темноте.
Год тянулся за годом, однообразные, как дни поздней осени. Если бы не любовь… Жуков только сейчас узнал, что это такое. Он не стал ей противиться, пошел навстречу с легкостью, не оглядываясь и не думая о последствиях. На полигонах или в штабе округа, в дороге или на отдыхе, она всегда присутствовала, стояла у него за плечом, следя за ним черными ждущими глазами Галины Александровны.
Как-то на бюро обкома секретарь задержал Жукова у себя в кабинете, взял под руку, отвел в сторону.
– Георгий Константинович, у меня к вам приватный, так сказать, разговор.
Жуков напрягся, сразу же догадавшись, о чем пойдет речь. Секретарь мялся, шнырял глазами.
– Видите ли, у нас город не такой уж большой, рабочий город, с давними революционными традициями и, я бы сказал, с определенными житейскими установками…
Жуков молчал, ни словом, ни жестом не помогая секретарю выпутаться из тины слов.
– Да, так вот, что я хотел вам сказать. Все мы, конечно, не без греха, все мы человеки, и я вас хорошо понимаю: сам второй раз женат. Но, дорогой мой Георгий Константинович, грешки свои как-то принято не выставлять на показ…
– За мной никаких грешков не водится, Андрей Петрович, – резко оборвал его Жуков скрипучим голосом. – Грешок, который вы имеете в виду, называется любовью. И мы с майором медицинской службы Семеновой не намерены ее прятать по темным углам…
– Но у вас в Москве семья, дети… это как-то не по-советски. К тому же мне поручили поговорить с вами из политуправления армии…
– Я не ребенок и в поучениях давно не нуждаюсь, Андрей Петрович. А за свои поступки и слова привык отвечать. Так и передайте тем, кто вам поручил читать мне нравоучение.
– И все-таки я бы вам посоветовал не дразнить гусей, Георгий Константинович. Лично я на вашей стороне. И Семенову хорошо знаю с самой положительной стороны…
– А если знаете, так о чем тогда речь? Мы не во времена Толстого живем, и у вас тут не светское общество, членам которого нечего делать, кроме как разводить сплетни. Если кто-то болтает о нас что-то непотребное, так и черт с ним, пусть болтает. На чужой роток, как говорится… А жену свою я предупредил, детей в известность поставил. У нас с Семеновой все серьезно и навсегда. И я полагаю, что разговор на эту тему больше не повторится. А то ведь я могу и на дуэль вызвать, – криво усмехнулся Жуков.
– Ну где мне сражаться с прославленным маршалом! – воскликнул секретарь, переводя разговор в шутку. – Я просто должен был вас предупредить.
Жуков демонстративно глянул на часы.
– Да-да, извините, Георгий Константинович, что задержал. Как в войсках? Есть какие-нибудь претензии к области?
– Нет, благодарю вас.
– Тогда всего хорошего.
– До свиданья.
Вечером Жуков, встретив у госпиталя Галину Александровну, как всегда с букетом цветов, сказал, заглядывая ей в глаза:
«Начальник контрразведки «Смерш» Виктор Семенович Абакумов стоял перед Сталиным, вытянувшись и прижав к бедрам широкие рабочие руки. Трудно было понять, какое впечатление произвел на Сталина его доклад о положении в Восточной Германии, где безраздельным хозяином является маршал Жуков. Но Сталин требует от Абакумова правды и только правды, и Абакумов старается соответствовать его требованию. Это тем более легко, что Абакумов к маршалу Жукову относится без всякого к нему почтения, блеск его орденов за военные заслуги не слепят глаза генералу.
«Настенные часы пробили двенадцать раз, когда Алексей Максимович Горький закончил очередной абзац в рукописи второй части своего романа «Жизнь Клима Самгина», — теперь-то он точно знал, что это будет не просто роман, а исторический роман-эпопея…».
"Шестого ноября 1932 года Сталин, сразу же после традиционного торжественного заседания в Доме Союзов, посвященного пятнадцатой годовщине Октября, посмотрел лишь несколько номеров праздничного концерта и где-то посредине песни про соколов ясных, из которых «один сокол — Ленин, другой сокол — Сталин», тихонько покинул свою ложу и, не заезжая в Кремль, отправился на дачу в Зубалово…".
«Молодой человек высокого роста, с весьма привлекательным, но изнеженным и даже несколько порочным лицом, стоял у ограды Летнего сада и жадно курил тонкую папироску. На нем лоснилась кожаная куртка военного покроя, зеленые — цвета лопуха — английские бриджи обтягивали ягодицы, высокие офицерские сапоги, начищенные до блеска, и фуражка с черным артиллерийским околышем, надвинутая на глаза, — все это говорило о рискованном желании выделиться из общей серой массы и готовности постоять за себя…».
«Все последние дни с границы шли сообщения, одно тревожнее другого, однако командующий Белорусским особым военным округом генерал армии Дмитрий Григорьевич Павлов, следуя инструкциям Генштаба и наркомата обороны, всячески препятствовал любой инициативе командиров армий, корпусов и дивизий, расквартированных вблизи границы, принимать какие бы то ни было меры, направленные к приведению войск в боевую готовность. И хотя сердце щемило, и умом он понимал, что все это не к добру, более всего Павлов боялся, что любое его отступление от приказов сверху может быть расценено как провокация и желание сорвать процесс мирных отношений с Германией.
«…Яков Саулович улыбнулся своим воспоминаниям улыбкой трехлетнего ребенка и ласково посмотрел в лицо Григорию Евсеевичу. Он не мог смотреть на Зиновьева неласково, потому что этот надутый и высокомерный тип, власть которого над людьми когда-то казалась незыблемой и безграничной, умудрился эту власть растерять и впасть в полнейшее ничтожество. Его главной ошибкой, а лучше сказать — преступлением, было то, что он не распространил красный террор во времени и пространстве, ограничившись несколькими сотнями представителей некогда высшего петербургского общества.
Исторический роман Акакия Белиашвили "Бесики" отражает одну из самых трагических эпох истории Грузии — вторую половину XVIII века. Грузинский народ, обессиленный кровопролитными войнами с персидскими и турецкими захватчиками, нашёл единственную возможность спасти национальное существование в дружбе с Россией.
Роман основан на реальной судьбе бойца Красной армии. Через раскаленные задонские степи фашистские танки рвутся к Сталинграду. На их пути практически нет регулярных частей Красной армии, только разрозненные подразделения без артиллерии и боеприпасов, без воды и продовольствия. Немцы сметают их почти походя, но все-таки каждый бой замедляет темп продвижения. Посреди этого кровавого водоворота красноармеец Павел Смолин, скромный советский парень, призванный в армию из тихой провинциальной Самары, пытается честно исполнить свой солдатский долг. Сможет ли Павел выжить в страшной мясорубке, где ежесекундно рвутся сотни тяжелых снарядов и мин, где беспрерывно атакуют танки и самолеты врага, где решается судьба Сталинграда и всей нашей Родины?
Рассказ о белорусском атеисте XVII столетия Казимире Лыщинском, казненном католической инквизицией.
Отряд красноармейцев объезжает ближайшие от Знаменки села, вылавливая участников белогвардейского мятежа. Случайно попавшая в руки командира отряда Головина записка, указывает место, где скрывается Степан Золотарев, известный своей жестокостью главарь белых…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Подробная и вместе с тем увлекательная книга посвящена знаменитому кардиналу Ришелье, религиозному и политическому деятелю, фактическому главе Франции в период правления короля Людовика XIII. Наделенный железной волей и холодным острым умом, Ришелье сначала завоевал доверие королевы-матери Марии Медичи, затем в 1622 году стал кардиналом, а к 1624 году — первым министром короля Людовика XIII. Все свои усилия он направил на воспитание единой французской нации и на стяжание власти и богатства для себя самого. Энтони Леви — ведущий специалист в области французской литературы и культуры и редактор авторитетного двухтомного издания «Guide to French Literature», а также множества научных книг и статей.
«По понтонному мосту через небольшую речку Вопь переправлялась кавалерийская дивизия. Эскадроны на рысях с дробным топотом проносились с левого берега на правый, сворачивали в сторону и пропадали среди деревьев. Вслед за всадниками запряженные цугом лошади, храпя и роняя пену, вскачь тащили пушки. Ездовые нахлестывали лошадей, орали, а сверху, срываясь в пике, заходила, вытянувшись в нитку, стая „юнкерсов“. С левого берега по ним из зарослей ивняка били всего две 37-миллиметровые зенитки. Дергались тонкие стволы, выплевывая язычки пламени и белый дым.
«…Тридцать седьмой год начался снегопадом. Снег шел — с небольшими перерывами — почти два месяца, завалил улицы, дома, дороги, поля и леса. Метели и бураны в иных местах останавливали поезда. На расчистку дорог бросали армию и население. За январь и февраль почти ни одного солнечного дня. На московских улицах из-за сугробов не видно прохожих, разве что шапка маячит какого-нибудь особенно рослого гражданина. Со страхом ждали ранней весны и большого половодья. Не только крестьяне. Горожане, еще не забывшие деревенских примет, задирали вверх головы и, следя за низко ползущими облаками, пытались предсказывать будущий урожай и даже возможные изменения в жизни страны…».
"Снаружи ударили в рельс, и если бы люди не ждали этого сигнала, они бы его и не расслышали: настолько он был тих и лишен всяких полутонов, будто, продираясь по узкому штреку, ободрал бока об острые выступы и сосульки, осип от холода вечной мерзлоты, или там, снаружи, били не в звонкое железо, а кость о кость. И все-таки звук сигнала об окончании работы достиг уха людей, люди разогнулись, выпустили из рук лопаты и кайла — не догрузив, не докопав, не вынув лопат из отвалов породы, словно руки их сразу же ослабели и потеряли способность к работе.
В Сталинграде третий месяц не прекращались ожесточенные бои. Защитники города под сильным нажимом противника медленно пятились к Волге. К началу ноября они занимали лишь узкую береговую линию, местами едва превышающую двести метров. Да и та была разорвана на несколько изолированных друг от друга островков…