Женские убеждения - [120]

– Там сильная команда, – напомнил Грег. – С прекрасной репутацией. Плюс мы заплатили им авансом.

– Чему мы вообще собирались их там обучать? – поинтересовалась Ким Руссо, симпатичная ассистентка управляющего директора, светловолосая и широкоплечая.

– Всему подряд, – пояснила другая ассистентка. – Английскому. Компьютеру. И ремеслам. Вязанью, ткачеству.

Последняя реплика вызвала шквал откликов, среди которых постоянно звучало это слово, ткачество. Боже, ткачество! По мнению Эммета Шрейдера, ничего не могло быть скучнее ткачества и текстиля. Сама мысль о посещении магазина тканей или принадлежностей для шитья вгоняла его в панический ужас.

– Полагаю, мы можем осуществить первую часть плана и отказаться от второй. От трудоустройства спасенных, – предложил Грег.

– А как быть с пожертвованиями на программу наставничества? – осведомилась Моника. – Мы разослали чертову пропасть брошюр, люди Фейт раздавали их на последней конференции. Денег наприсылали на удивление много, они все лежат на счету. Возвращать слишком поздно. Мы выставим себя некомпетентными.

– А на другие цели мы их использовать не можем, верно? – спросила ее ассистентка. – Это целевые пожертвования.

– Можем использовать на что-то похожее, – предложил Дуг. – Например, на следующий спецпроект Фейт. На него и направим эти средства. Мы же не станем ими пользоваться для личного обогащения. В смысле, никто на них ни цента не заработает. Вообще вся наша деятельность по поддержке «Локи» – это чистая благотворительность.

– Да, мы просто святые, – съязвила Моника.

– Что ты хочешь сказать?

– Что это паллиативная мера, – объявила она. – И ты это прекрасно знаешь. Такой способ отмыться. Выйти сухими из воды.

Грег скрестил руки на груди и произнес:

– Должен попросить, чтобы предмет сегодняшних обсуждений был домашней мухой.

– Это как? – раздраженно спросила Моника.

– Не покидал этой комнаты.

Раздался тихий смущенный смех, потом они быстро проголосовали и решили, что намеченное будут осуществлять, даже при отсутствии наставников. Спасут девушек. А потом пригласят одну их них в Лос-Анджелес, как и собирались. Будут и дальше принимать пожертвования, откладывать их на следующий раз, а потом потихоньку закроют эту программу и скажут, что она оказалась успешной и завершилась, поскольку все цели достигнуты.

– А как мы поступим с Фейт и вообще с нижним этажом? – поинтересовалась Ким. – Что мы им скажем?

Шрейдер сидел, переставляя проволочные поделки, а потом вдруг понял, что все смотрят на него и ждут. Он с большой неохотой выпустил из рук проволочно-серебряно-магнитные штуковины – они осели с тихим пощелкиванием.

– Оставляю решение за вами, – провозгласил он.

В итоге спасение состоялось, под покровом ночи, и прошло успешно. А остальное, в смысле, программу наставничества, «пришлось отложить на неопределенный срок», но в любом случае, девушкам вернули свободу, а ведь это главное. В «Шрейдер-капитал» никто понятия не имел, что с ними было дальше. Эммет Шрейдер со своим мушино-блошиным сосредоточением после заседания вообще не возвращался к этому вопросу, да и Фейт не ввел в курс дела – она, собственно, вообще ничего не знала, поскольку ей с самого начала никто не сообщил, что нанятую ею сотрудницу заменили на протеже жены Полсона.

С той истории прошло несколько месяцев, она почти позабылась. Пожертвования продолжали поступать, но, по счастью, в небольших количествах. Через некоторое время все более или менее успокоились, и в преддверии конференции в Лос-Анджелесе кому-то было дано задание пригласить туда одну из спасенных. Турагент все организовал, Грир Кадецки представила девушку на конференции, написала ей текст, сама прекрасно выступила – все прошло без сучка и задоринки, вот только пару дней спустя – так рассказывала Фейт – Грир, судя по всему, узнала от некоего неназываемого человека, что никакой программы наставничества не существует.

– Назови этого человека, – потребовал Эммет, однако Фейт отказалась.

Он вспомнил ранние времена существования фонда – какой он испытывал азарт. Как будто вернулся в юность. Как будто снова и снова ложился в постель с Фейт, хотя и не ложась с ней в постель. Это был такой полномасштабный телесно-духовный трах. Как оно бывает, когда вкладываешь всю душу. Вот что значит – сосредоточиться.

Когда Фейт дала свое согласие на работу в фонде, он отправил Конни Пешель в скелетообразное пространство, которое представлял собой тогда двадцать шестой этаж, чтобы подыскать место под ее кабинет.

– Мисс Фрэнк нужны окна повсюду, – наставлял он Конни.

– Я стенки долбить не умею, мистер Шрейдер, – объявила она. Вот ведь стерва. Она работала у него с самого дня основания фирмы, то есть еще с семидесятых. Его жене Мадлен она нравилась, причем все сходились на причине – Конни Пешель была откровенно уродлива: толстая шея, будто бы на болтах, лицо, изрытое дрянью, которая миллион лет назад была юношескими прыщами – по ней она непонятно зачем размазывала тональный крем цвета обжаренного арахиса.

Впрочем, то, что Конни такая непривлекательная, Мадлен не утешало лишь от части. В принципе, ей было все равно, захочется Эммету трахнуть свою секретаршу или нет. Ей было прекрасно известно, что после женитьбы он спал с несколькими женщинами. Такова была его натура, а кроме того – и часть их негласной договоренности. Но та же договоренность молчаливо утверждала, что спать он может только с теми, кто не вызывает у него уважения и восхищения, а с теми, кто вызывает, – ни-ни. Элементарное уравнение. Тем самым реальной угрозы их браку не возникало, потому что хотя Эммету Шрейдеру и нравилось развлекаться в постели с самыми разными женщинами, он был не из тех мужчин, кто пустит всю жизнь псу под хвост ради человека, не интересного ему интеллек туально.