Женские праздники - [40]

Алексей сунул в окошечко удостоверение.

– Фотокорреспондент журнала «Смена» и Агентства печати «Новости», – раздельно и выпукло, словно то было фонетическое упражнение, произнесла вслух администратор и схватилась за телефон.

– Директору сейчас не до вас, – подпустил туману Федоров.

Девушка мягко положила трубку с видом человека, к которому пришли описывать имущество.

– Так какой там мне, барышня, забронирован номер? – Алексей сменил гнев на милость.

– Ваша фамилия… Ах да, простите, – девушка сверилась с каким-то списком. – Пожалуйста, Алексей Георгиевич, – она протянула ему ключи. – Восьмой этаж, номер-люкс.

– Паспорт жены показывать не нужно?

– Ну зачем, я вам верю.

– Видишь, – Федоров повернулся к Жене, старательно разглядывавшей скучную памятку, пока он разыгрывал этот спектакль, – мне верят на слово даже администраторы в гостиницах.

Женя послала девушке за перегородкой мимическую телеграмму – «Не взыщите тчк неисправим тчк» – и шагнула к лифту.

Она сушила феном волосы, Федоров висел на телефоне.

– Светика не разбудите?.. О, нас еще узнают. Замуж не вышла?.. Тоже красиво. А он?.. – Алексей одобрительно поцокал языком. – Сегодня, старушка, у меня цугцванг, я тебе еще звякну… Птичка? Вылетит птичка, а как же!

Он полистал записную книжку, набрал номер:

– Девушка, вам не нужен чай марки «СВ»?.. Грузинский, свежеворованный… Угадала, дорогая! Федоров собственной персоной. Ты завтра как?.. Да, девочка моя… Понял, буду как штык.

Федоров перелистал несколько страничек.

– Мне выйти? – Женя выключила фен, зрачки у нее потемнели.

– Зачем? – он уже крутил диск и не сразу понял, о чем это она. – Ты, может, подумала?.. Хэлло! Это есть Владас? – забасил он в трубку, изображая из себя иностранца. – Я бы желал приобрести у вас картину… вальюта, конечно, но не очьень твердая… – он утробно зарокотал, довольный собой. – Федоров, он самый, – сказал он своим обычным голосом. – Когда увидимся, дорогой?

– В такую рань морочишь людям голову, я б тебя убила, – Женя снова включила фен.

– Заметано, – говорил в трубку Алексей. – А вот это – увы и ах. Да, старик, без меня… Не расстраивайся, жена у меня пьет за двоих.

– Ну, знаешь! – вскинулась Женя.

– Да вот, женился, – сокрушался Алексей. – Влип – не то слово… Ага, до завтра.

– Никуда я с тобой не пойду, – отрезала Женя, как только он положил трубку.

– Само собой, – согласился Алексей. – Ты сядешь за руль, а я буду пить, чтобы спасти твою репутацию.

Женя выключила фен.

– Федоров, ты монстр.

Терраса, где они пили кофе, подставила горбатую спину августовскому солнцу. Федоров сменил в «лейке» диафрагму.

– Как насчет по чуть-чуть?

– В такую рань? – изумилась она.

– Тогда отнеси, будь другом, пустую тару, а я пока перезаряжу. – Видя ее недоумение, он развел руками: – Самообслуживание – как в лучших домах.

У бармена подобное рвение вызвало умеренную похвалу, которой не жалко для ученика-второгодника. Поняв свою промашку, Женя обернулась, чтобы сказать мужу все, что она о нем думает, – так он ее и сфотографировал: с открытым ртом и растопыренной пятерней, на миг ослепшую от солнца.

Они бесцельно бродили по городу, заглядывая в палисадники, коверкая вслух непонятные объявления, прицениваясь к местному кальвадосу. Инициатива тут принадлежала Жене, поскольку Федоров, верный себе, внаглую щелкал прохожих. Так они дошли до костела.

Женя, перекрестившись по-русски, прошла в гущу прихожан и села, как они, сложив перед собой домиком ладони. Удивленный таким поворотом, Федоров протиснулся к кафедре, с которой ксендз кропил свою паству латынью, и стал украдкой наблюдать за женой. Она молилась страстно, сосредоточась на какой-то выстраданной мысли, и лицо ее, освобожденное от скорлупы буден, было нежным, как семечко подсолнуха.

Федоров устыдился своей роли соглядатая и вышел во дворик. Меж папертью и двумя захоронениями, обозначенными черными зеркальными плитами и черными же крестами, шла бойкая торговля четками. В костеле заиграл орган. В ограду вошла чопорная дама с мальчиком лет пяти (щегольской костюмчик, жемчужные запонки), за которым тянулась цепочка хлебных крошек, – не иначе проковырял в кармане дырочку. Вокруг уже суетились воробьи.

Выйдя из костела, Женя нашла глазами мужа и села подле на скамейке. Федоров подождал для приличия, а потом сказал, глядя поверх черепичных красных крыш:

– А для меня они чужие. Они как будто знают то, чего не знаю я, а главное, и знать не должен. Они меня… не впускают, понимаешь?

– Наверно, важно самому сделать первый шаг. Что-то должно подтолкнуть. Ну, как тебе объяснить? Вот я… разошлась, через месяц умирает мама. Я одна, а тут еще этот тип в сандалетах…

– Не понял?

– Он в них все лето ходил, на босу ногу. Выхожу на набережную, он за мной! Я в магазин, он стоит на часах!

– Приставал?

– Хуже – подпитывался.

– Как подпитывался?

– Обыкновенно. Как вампир. Те из своих жертв кровь пьют, а этот энергию.

– Ты это серьезно?

– Лешенька, ты не знаешь, как звучат шаги в огромной пустой квартире. У одиночества глаза велики. Мне и посоветовали: окрестись.

– Ты окрестилась, и мелкий бес сиганул с парапета Фрунзенской набережной, теряя в воздухе сандалеты.