Женщины-легенды - [73]

— Кто ты?

— Лициска. Разве ты не прочитал имя на двери?

— Но такое тело и благовония я встречал только у богатых женщин…

— Я блудница. А ты — гладиатор? Желвак на переносице, наверное, от шлема?

— Да, — в голосе незнакомца прозвучала гордость, — и меня любили даже знатные матроны.

— Конечно, ты силен. Куда до тебя тем двум сопливым мальчишкам, что были здесь перед тобой, — не знали толком, как подойти к женщине. Но знавала я и мужчин намного более искусных в любви.

Гладиатор помрачнел:

— Замолчи, продажная.

— Да, продажная, — остывавшей от любовного жара Мессалине захотелось уколоть этого горделивого любимца женщин, — но и ты ведь пришел сюда с деньгами.

— Я пришел сюда, потому что мне рассказал о тебе наш ланиста[43]. Он бывал здесь и советовал не жалеть денег, чтобы познакомиться с Лициской. Зачем ты берешь так много, ведь на тебе и так столько золота?

— За наслаждение надо платить. Не забудь оставить деньги.

Гладиатор молча оделся и направился к выходу. Обернувшись к продолжавшей лежать навзничь обнаженной блуднице, он произнес;

— Я продаю свою жизнь из-за бедности, зачем же ты продаешь свое тело?

— Это мое дело! Уходи, а то прикажу, и тебе нечего будет больше продавать.

Гладиатор рассмеялся и вышел…

В эту ночь Мессалина приняла еще нескольких посетителей. Каждому она отдавалась со всем пылом своей страсти, не забывая, однако, напомнить о плате. Не обошлось и без неприятностей — один из посетителей, которого блудница хотела выставить поскорее, оскорбившись, поколотил ее. Знал бы он, что его тумаки достались не какой-то проститутке Лициске, а жене самого императора Клавдия.

Наконец хозяин лупанара[44] объявил о закрытии своего заведения. Утомленная, но не насытившаяся мужскими ласками Мессалина приняла из рук дожидавшейся ее служанки ночной плащ с капюшоном и, надев его, двинулась в обратный путь — на Палатин, где во дворце глубоким сном спал после затянувшегося пира ее пожилой венценосный супруг…

Назавтра она, словно и не было бурной ночи, проведенной в лупанаре, сидела рядом с Клавдием в амфитеатре. Искусные руки рабынь омыли и умастили ее тело, устранив затхлые запахи греховного заведения. Теперь Массалиной владела новая страсть — ее притягивала жестокая красота кровавого зрелища. Публика, заполнившая амфитеатр, неистовствовала, когда гладиаторы обрушивали друг на друга смертоносные удары. Вначале сражались новички — по парам и группами. Бои были скоротечными, ни один из раненых новичков не заслужил благосклонности зрителей — по воле публики они были добиты победителями. Либитинарии быстро вынесли тела побежденных. Клавдий громко обсуждал перипетии боев, отпуская шутки. Разгоряченная зрелищем публика встречала эти шутки хохотом.

Затем, к удовольствию зрителей, вышли две новые пары гладиаторов. Против традиционно вооруженных мечом и щитом бойцов вышли ретиарии с трезубцами и сетями. Как молнии метались вокруг своих противников ретиарии, пытаясь набросить на них сеть. Ловко уворачиваясь от сетей, те методично теснили своих соперников. Когда один из ретиариев попытался убежать с арены, по нему защелкали бичи, подгоняя его в бой. Несчастный ринулся на противника, но удар его трезубца скользнул по щиту, а стремительно выброшенный навстречу меч пронзил его грудь. Во второй паре ре-тиарий оказался более ловким. Зрителям стало надоедать его стремительное кружение вокруг соперника, и они принялись выражать свое недовольство. Уже был готов факел, чтобы огнем побудить играющего со смертью к решительным действиям, как вдруг последовал внезапный бросок сети, опутавшей голову и правую руку его соперника. Мгновения, которое тот потерял, отбрасывая сеть, оказалось достаточно, чтобы трезубец впился ему в правый бок. Фонтаном брызнула кровь, гладиатор упал. Он был еще жив, его руки скребли по земле, а противник, поставив свою ногу ему на грудь, занес над распростертым телом трезубец и радостно осматривал трибуны. «Добей!» — раздались крики. Клавдий протянул вперед руку с опущенным вниз большим пальцем. С хрустом трезубец победителя, ставшего уже любимцем публики, пронзил горло умирающему.

Победитель получил награду, причем сам император громко вместе с толпой вел счет золотым монетам. Ли-битинарий утащил тело убитого, оставив кровавый след. Кровь присыпали, и грянули восторженные крики зрителей — перед ними появилась пара андабатов. На головах гладиаторов были глухие шлемы без отверстий для глаз. Уверенным шагом андабаты вышли на середину арены. Прозвучало традиционное приветствие императору от идущих на смерть. Рев толпы не стихал ни на мгновение во время этого жестокого поединка, перемежаясь с хохотом, когда кто-либо из противников, лишенный возможности видеть, промахивался. Бойцы сходились, размахивая мечами, звенел металл, громко стучали друг о друга их щиты. Разойдясь, каждый тщетно прислушивался к шагам противника, тонущим в оглушающем реве трибун. Зрители покатывались от хохота, наблюдая за их неуклюжими маневрами. Один из андабатов, вытянув вперед правую руку с мечом, защищенную металлической маникой[45], медленно двигался в поисках соперника. Другой, внезапно разворачиваясь на месте, постоянно размахивал вокруг себя мечом. Покружив на арене, андабаты по нараставшему шуму трибун поняли, что они сближаются. Наконец тот, который держал перед собой меч, уткнулся им в бок другого и тут же отскочил назад, ибо сразу последовал мгновенный замах его противника, и меч вонзился в землю, где только что стоял гладиатор. Тут же отпрянувший гладиатор сделал резкий выпад мечом вперед, но острие скользнуло по щиту соперника, и нападавший едва сохранил равновесие. Теперь противники, обнаружив друг друга, не расходились — пошла смертельная схватка. Удары сыпались на щиты, шлемы. Вдруг один из гладиаторов зашатался, а его невидящий соперник раз за разом продолжал обрушивать свои удары на шлем противника. Тот упал, из-под шлема потекла кровь. Разъяренный победитель под восторженный рев публики еще несколько раз взмахнул впустую мечом, пока его ноги не натолкнулись на тело поверженного. Тогда он радостно сбросил шлем со своей головы, а затем пинком ноги сбил шлем и с неподвижного соперника — он помнил, что император любит всматриваться в лица умирающих. Кровь текла из ушей лежащего. Он не подавал признаков жизни. Но когда противник поставил ногу ему на грудь, он шевельнулся и с трудом произнес: «Жизнь!»