Женщины-легенды - [72]

Когда Тиберий уехал на Капри, Сеян установил настоящую слежку за Нероном и Агриппиной. Его люди фиксировали всех, кто приходил к ним, о чем говорили. Это служило Сеяну материалом для его доносов Тиберию. Наиболее частым посетителем Агриппины и Нерона были Титий Сабин, римский всадник, пользовавшийся покровительством Германика. И после смерти своего патрона он оказывал всяческое внимание его вдове и детям, ничуть не скрывая этого. Против Тития Сабина была устроена грубая провокация. Сенатор Лациар вместе с тремя своими коллегами решили оклеветать невиновного человека, чтобы заслужить благоволение могущественного временщика. Трое из них спрятались на чердаке дома Лациара, который привел к себе Сабина и стал притворно восхвалять покойного Германика и Агриппину, ругая при этом Тиберия. Сердце доброго Сабина дрогнуло, и он горячо поддержал высказывания своего собеседника. Тут же последовал донос, который Тиберий расценил как сообщение о заговоре Сабина. Он потребовал казни заговорщика. Сенат послушно выполнил его желание. Благодаря сенат за эту зловещую услугу, Тиберий в своем письме отметил, что его жизни угрожает опасность от врагов. Их имен он не назвал, но вряд ли кто сомневался, что под ними подразумевались Агриппина и Нерон.

В 29 году, тотчас после смерти матери принцепса Ливии, сенат получил еще одно письмо Тиберия, где он всячески поносил вдову Германика и его старшего сына. Нерона он обвинял в грязном разврате с юношами, Агриппине же ставил в вину ее надменность и строптивость. Правда, тогда сенат ещё не решился вынести своего осуждения тем, кто вызвал гнев властелина.

Но вскоре это все же случилось… Мы точно не знаем, какие предлоги были использованы для расправы с Агриппиной и двумя ее сыновьями. В заточение попали и Нерон, и Друз. Нерон был сослан на Понтийские острова, Друз содержался под стражей в Риме.

Сообщения античных историков о расправе Тиберия с Агриппиной разноречивы и фрагментарны. По одним сведениям, Тиберий обвинил ее в том, что она собиралась бежать к легионам в Германию и поднять их против него, а также в том, что она собиралась на римском форуме обнять статую Августа и призвать народ защитить ее от происков властелина Рима. Есть и сведения о том, что на нее было возведено обвинение в прелюбодеянии с Азинием Галлом, находившимся с ней в свойских отношениях по линии жены. Впрочем, не так уж важно, что послужило поводом к расправе над Агриппиной. В 29 году она была сослана на зловещий остров Пандатерию. И даже раскрытие заговора Сеяна, его казнь и горькое раскаяние престарелого Тиберия в своем доверии к коварному временщику ничего не изменили в ее судьбе…

Четыре года провела в ссылке Агриппина на острове близ Неаполя. Здесь на Пандатерии она оказалась во власти верных Тиберию тюремщиков. Именно тут провела первые пять лет своего заточения ее мать, сосланная Августом за беспутный образ жизни. Агриппина в отличие от матери не тосковала по холеной и слащавой римской жизни — она чувствовала себя одинокой как на пышных пирах Тиберия в великолепном Риме, так и здесь, на маленьком островке Тирренского моря… Но ее дети! Что с ними? Эти «медленные челюсти», в которые она попала, неужели они искалечат и ее сыновей и дочерей? И она ничего не может изменить… Может быть, собственная смерть сможет спасти их юные жизни?..

Тюремщики ни на миг не выпускали из поля зрения эту женщину, которая на их глазах превращалась из достойной восхищения матроны в костлявую старуху. Агриппина отказалась принимать пищу. Приказ Тиберия был категоричен: кормить насильно. Она билась в истерике, когда волосатые и липкие руки тюремщиков, обхватив ее тело, разжимали челюсти и пытались впихнуть ей в рот еду… Давясь в беспомощном крике, она изрыгала из себя эту жалкую подачку жизни. Ее истязали: озверевший центурион, которому она искусала руки, однажды даже выбил ей глаз… Укрывшись в углу своей каморки, Агриппина не проклинала своих мучителей — нет, она ждала своего смертного часа, когда судьба соединит ее снова в царстве теней с ее Германиком. Жизнь в ней угасала…

Тюремщики, явившиеся с утренней зарей для очередной борьбы со своей подопечной, обнаружили на полу бездыханное костлявое тело. На туго обтянутом кожей смертном лике женщины застыла улыбка… «Это ты, мой Германик!». — может быть, это был ее последний, смертный, триумф.

Неистовая Мессалина

В тусклом свете чадящего светильника их сплетенные тела отбрасывали фантастические тени на куски ветхой ткани и стены каморки. Мессалина задыхалась в сладостном изнеможении под натиском этого исполинского тела. Под ее руками скользили бугры чудовищных мышц того, кто пришел разделить с ней ложе. Ласки его были грубы, Мессалина стонала и вскрикивала от боли и страсти, когда он схватывал огромными ладонями ее полные груди, вдавливая в нежную, как шелк, кожу золотые украшения? Она приходила в неистовство от шершавых поглаживаний этих мозолистых рук, испещренных шрамами. Последний сладострастный порыв этого мощного тела, казалось, лишил ее дыхания.

Оторвавшись наконец от насытившего его тела, незнакомец распростерся рядом. Теперь он с любопытством вглядывался в нагое тело и лицо той, что лежала рядом, жадно хватая ртом воздух. Только сейчас пришелец заметил, что украшения на ее обнаженной груди золотые. Словно не веря себе, он еще раз провел рукой по нежной холеной коже, уткнулся лицом с мозолистой переносицей в удивительный аромат ее золотисто-рыжих накладных волос.