Женщины Кузнецкстроя - [27]

— а там 12,5 мм. Она работала не по 12 часов, как все, а по 14, как бездетная.

Рассказ Таисии Тимофеевны:

Чуть что, — «Вы останетесь, Рокоссовскому срочно на баклажки надо мешочки!» А то носовые платочки, то кисеты. Из госпиталя кто-нибудь выписываются — надо срочно шлицы прострочить. Абрамов только меня и забирает из бригады: «Пойдем, Кувшинова. Оздоровели офицеры. Отправлять же завтра.».

Есть-то было нечего, хлеба давали по 500 г на карточку, бывало, сварю с собой две бальки кукурузы (видно, бог давал

— росло в огороде) и щиплю. Я быстро шила. У нас было 25 машин. Как загудят, когда рубильник включат. Разрядников-то мало было. Кто попало пришел в войну шить. Я свою деталь переброшу, а следующая не подпирает. Я вот между делом Андреевну и угощала: работала рядом со мной женщина — мать начальника какого-то на КМ К, она петли на гимнастерках прометывала. Так она меня 2 раза купаться домой приглашала. Так я рада, что вымоюсь вволю. В 20-м доме для начальства Андреевна жила, вечная ей память.

А сейчас я никто.

Муж мой после войны отправлен был на восток, и вернулся только в 46 году. А в это время нас переселили. Мы жили возле 1-й школы, высоко на горе, в Ре-даково, по ул. Энгельса. Когда начались обвалы, надо было переехать по указанию начальства на ул.Пролетарскую, что к кладбищу ведет. Дали I день на переселение. Я раскатала домишко по бревнышку сама за этот день. Ну, какой дом? Комнатка, кухонька, сеночки. Это фабрика один день без содержания дала. Спасибо, они мне еще вырешили 160 рублей без возврату. А хорошо, тогда рада была. Булки покупала. Потом договорилась с рабочими, за 10 дней сложили они мне дом. А печка в старом доме стояла еще долго. Я все боялась, что кто-нибудь разберет на кирпичи. Нет, достоялась. Я всю ее разобрала и на тележке свозила под гору, колесами вперед. На оглобельку лягу, чтобы тормозить. Тры-та-та-та-та по камешкам. Пыль — меня и не видно было, Всю печку, весь кирпич за 10 дней стаскала.

Холодную зиму пережили так, слава Богу. Значит, раскопали шурф сами, с соседями и стали добывать уголь. Счастье-то какое — углем топили, тепло у нас было. Зимой старались украсть бревешки, что в шахту спускают. С соседкой по очереди воровали; сегодня я ей положу, завтра она мне положит бревешко, и бегом в стаечки. Разрежем, спрячем. А то проверял начальник шахты, ходил по домам. А тут по 12 часов работаешь педелю. А ведь и картошку надо полоть, и воды в колодцах не было — надо в очереди отстоять с ведром. Говорят, ради шахты воды тогда небыло. Стоишь, стоишь, — по полведерка наберешь.

Еще, когда детей своих не было, я сиротку воспитывала. На нее 300 г давали хлеба и на меня — 500. Лишь бы ее прокормить. Муж был на войне. У меня брат умер, и я эту девочку и взяла. 32 года брату было. Шофером он был. И как-то в дороге застрял. Сам покопает под колесами, вспотеет и ляжет на землю отдыхать. А дело было 2 мая в 1938 г. Долежался — встать не может. Часов через 10 ехали мимо люди, увидели, подняли, а вскоре он умер. За год до этого жена его умерла. Четверо детей сиротами остались. Всех разобрали по родственникам.

А замуж я так вышла. Соседи меня приглядели. Маму спрашивают:

— Кто это у вас с работы ходит?

— Дочка.

— Приглянулась нам. Мы свататься придем. У нас парень в армии. А жену-го схоронили в июле.

Мама мне это говорит, а я сержусь:

— Мама, брось ты это. Там в бараке все сватались — мне надоело. Я учиться хочу. Здесь, в городе, все грамотные. Только я как пенек.

Пришел он из армии 5 декабря в 36 г. Смотрю, у Сарычевых все крутится солдат в шинели. А я крылечко обметала в это время. Прошел месяц, позвали меня кроить к Сарычевым. Ну, я все сделала, пошла он за мной. Постояли в переулке час, может, пол тора. Наши дома-то окна в окна смотрят, все на виду. Раза два еще пришел. Потом пришел с отцом Зои Ивановны Сарычевой, с дядей Филиппом

— и посватался. Ни разу никуда не ходили

— некогда было да и некуда. Нам было по 24 года.

Чувствовали — время-то страшное пришло. Брата моего Митю в Сталинске на каждую ночь садили. Он главным бухгалтером в прокатном цехе работал. Придет домой утром чернее земли. Я прихожу с работы, а мама говорит: «Митя приходил, а не говорит, откуда пришел. Молитесь. — говорит,— чтоб отпустили меня». Его так долго мотали, и все же не расстреляли. Митя потом только через двадцать лет рассказал, как его в Первом доме допрашивали.

Вот в 1937 году, когда Ивана Сарычева взяли, мы и поженились. В постные дни родители не позволяли жениться. До февраля заняты были. Регистрировались в ЗАГСе в феврале, в будний день, — оба были с четырех (во вторую смену). Подгадали так — вместе в одну смену выйти. Пошли в ЗАГс в чем были — у него пимы с заплатками, шуба. А я была получше одета: манто бежевого цвета меховое — брат Митя купил — и шапка с длинными ушами цигейковая. У манто-то мех искусственный был, под цигейку. Зарегистрировались да и поехали на работу — он в гараж, а я в туннель КМК. И прожили вместе 50 лет и 10 месяцев.

В субботу, после записи в ЗАГСе, приходит мой муж к нам и говорит родителям:

— Мамаша и папаша, разрешите забрать вашу дочку?