Женщины Девятой улицы. Том 3 - [58]
Чинлунд работал в церкви Благодати сразу после окончания семинарии. Священником парня сделала война; после нее он хотел только одного – «облегчать людям страдания». Этим он и занимался теперь в Гринвич-Виллидж, пропагандируя «пацифизм, искусство и религию». К Элен его привели попытки найти местных жителей, которые захотели бы поступить на его курсы по изучению Библии без догм, основанные на принципах социальной справедливости[789]. Элен же была открыта именно для такого послания[790].
Тронутая искренностью Чинлунда, она начала посещать его занятия, а затем предложила провести дискуссию с десятком ее друзей по отрывкам из Библии и из другой литературы у нее в мастерской[791]. «Библейские темы интересовали их больше светских», – вспоминал Чинлунд. Пару раз приходил и Билл. Элен тайно надеялась, что Чинлунд убедит его прекратить пить. «Она была без ума от него, считала его гением, – рассказывал Чинлунд. – Она не просила у меня ни о какой помощи – ей только хотелось помочь Биллу, и ее страшно расстраивала ситуация с ним и с его дочерью».
Билл так и не стал хорошим отцом, вопреки ожиданиям Элен. Согласившись сделать все, что в его силах, Чинлунд однажды попытался было поговорить с Биллом, но обнаружил, что тот «отвратительно пьян, к моменту нашего с ним знакомства этот человек вообще демонстрировал очень мало из того, за что его можно было бы полюбить». Чего не скажешь об Элен. Чинлунд обнаружил в ней замечательную душу. «Она была необыкновенной во многих отношениях», – утверждал он[792]. Впоследствии они вдвоем вместе работали над множеством проектов, часто помогая почти безнадежным людям.
Мир, в который с головой ушла Элен, был полной противоположностью миру славы и богатства, затянувшему Билла. Для нее выставки, а тем более продажа своих картин больше не имели никакого значения, а де Кунинга они разрушали. Двумя годами ранее Элен стала постоянным членом кооперативной галереи «Март», которой управляли художники. В 1959 году она как номинальный арендатор помещения галереи передала ключи от него движению «NO! Art», созданному художниками Борисом Лурье и Сэмом Гудманом, и сообщила Тому Гессу, что их творчество отображает «важную новую тенденцию»[793]. Речь шла о тенденции социального диссидентства в искусстве.
Лурье заявил Гессу, что в течение четырех лет получал художественное образование в нацистских концлагерях, и, как писал один искусствовед, «решительно отвергал соединение искусства с коммерцией и с карьерой»[794]. «Лурье призывал к сопротивлению вместо приспособления, к смелости вместо пассивности, к памяти и бдительности вместо забвения и беспечности»[795]. По словам Дори Эштон, всем было ясно, что «зарождается некая субкультура инакомыслия»[796]. И Элен станет ее неотъемлемой частью.
В условиях разнузданной коммерциализации и корпоратизации искусства и накануне самого радикального десятилетия с 1930-х годов Элен снова оказалась на переднем крае борьбы[797]. Она опять поставила интересы общества выше своих и использовала свое искусство и власть ради общественного блага.
Глава 53. …ведущих вперед
Баланс постепенно меняется, и близок день, когда женщине, чтобы получить работу, выиграть на выборах или провести ретроспективную выставку в Музее современного искусства, будет достаточно квалификации, не уступающей квалификации мужчины.
Барбара Роуз[798]
В марте 1959 года в галерее Андре Эммериха состоялось первая персональная выставка Хелен. Все представленные потрясающие полотна, некоторые длиной почти до десяти метров – «Мадридский пейзаж», «Перед пещерами», «Французский горизонт» и другие, – были вдохновлены летним путешествием за границу и проникнуты воспоминаниями[799].
Каждая картина, по сути, делала свое собственное заявление на уникальном языке Хелен и в полной мере демонстрировала удивительную уверенность руки и глаза этой художницы. Без сомнений, в процессе работы Хелен искала и боролась, но, как и в случае с любым истинным произведением искусства, боль этих терзаний была заметна только их создателю. Посетители галереи Эммериха, войдя в помещение, оказывались в окружении потрясающих деклараций охваченного огнем духа.
Спустя 30 лет писатель Курт Воннегут напишет о той выставке Хелен: «Я невероятно рад тому, что видел истоки ее творчества, ведь она тогда репетировала всю будущую историю современного искусства»[800]. Именно в галерее Эммериха Хелен Франкенталер обрела свое место в этой истории.
Некоторые тогдашние критики увидели в ее картинах явное влияние нового мужа (имя Боба Мазервелла упомянули в рецензиях и Arts, и New York Herald Tribune)[801]. Другие отметили склонность художницы к «разукрашиванию холстов», ее «нарциссизм», ведущий к «стремлению сделать каждое пятно на полотне значительным», а также использование «декоративных цветов», вызывающих у зрителя ощущение «будуарной элегантности»
