Женщины Девятой улицы. Том 3 - [57]
Старик часто лежал в больницах, был беден, и его выгнали из комнаты, которую он снимал. Элен предложила какое-то время пожить у нее. Спустя полгода, влюбившись в диван под оранжевым покрывалом, подаренным Полой Фрид, невесткой Элен, он все еще жил в мастерской[771].
Калдис оказался хорошим поваром, хоть и представлялся несколько эксцентричным (он готовил «на слух», прислушиваясь к шипению масла на сковороде). Он заботился об Элен и, чтобы защитить ее, даже подслушивал ее телефонные разговоры. Правда, потом разбалтывал их содержание всем членам нью-йоркского творческого сообщества. Но в основном Аристодимос раздавал людям советы, касающиеся творчества и денег[772].
«В противоположность Элен, он был одержим коммерческим успехом», – рассказывала Дорис Аах[773]. По словам художницы Пэт Пасслоф, Калдис и Элен со временем заключили соглашение: он мог оставаться у нее, только если перестанет трепать языком. «Они схлестнулись на следующее же утро, – вспоминала Пэт. – Калдис пробормотал: “Доброе утро”, а Элен в ответ: “Ну вот, опять ты за свое!”»[774]. Впрочем, она все равно позволила ему остаться. Он стал неотъемлемым элементом ее декораций.
Маленькая племянница и племянники Элен, оккупируя волшебное королевство тети, относились к Калдису как к свому деду[775]. «Мы часто поднимались на третий этаж – два пролета мраморные, один деревянный, – вспоминал много лет спустя Клэй. – И там, наверху, мы видели Элен в красном свете. Она, помнится, говорила: “Вы можете это делать, можете подниматься”»[776]. И она имела в виду – не только физически. «Она хотела, чтобы мы все были похожи на нее, – говорит ее племянник Люк Люкс. – Она считала, что искусство – любое искусство, музыка, танцы – представляет собой высший путь», единственный путь, достойный человека. Такого рода поощрения детей четко отображали ее жизненную философию[777].
«Если ты приходил к Элен с какой-нибудь проблемой, то еще не успевал закончить рассказ, а она уже с энтузиазмом бралась за ее решение, – рассказывала Маргарет Рэндолл. – А если ты не знал, в каком направлении двигаться дальше, Элен смеялась и спрашивала: “А зачем вообще выбирать?”»[778]. Негативной стороной ее щедрости была беспардонность, которую позволяли себе некоторые люди. Она помогала одному наркоману, а он постоянно обворовывал ее. Элен же об этом знала и не препятствовала. Другой парень, «круглосуточно пьяный», вечно занимал у нее деньги. «Он просил баксов сто, а она ругалась, но давала больше, – рассказывал Клэй. – Она была бесконечно чуткой к людям. И вечно брала под свое крыло разных сбитых летчиков»[779].
Друзья Элен знали, что благотворительность у нее в крови, что это признак ее силы, но не вхожие в близкий круг принимали доброту за слабость. «Не способные быть открытыми и щедрыми часто подозревают в позерстве любого, кто на это способен», – объяснял художник Шерман Дрекслер[780].
Элен всегда окружали сплетни и пересуды. Несмотря на нетрадиционный образ жизни, ей удавалось бросать другим людям вызов и вдохновлять их. В конце 1950-х Элен вновь призвала коллег противостоять богатству и славе, а если они приходили сами, избегать порождаемого ими разрушения личности, использовать плоды своей удачи во благо и для помощи другим людям[781]. Но самый близкий Элен человек и больше всех нуждавшийся в этом ее послании художник оказался не способным ни воспользоваться ее призывом, ни даже услышать его.
Выставка самых свежих работ Билла де Кyнинга открылась в 17 часов 4 мая 1959 года в галерее Сидни Джениса. Очередь начала собираться с восьми утра. К полудню следующего дня были куплены 19 из 22 картин, к концу недели продалось все. Дженис вычел из вырученной суммы треть на свои комиссионные, автор получил 80 тысяч долларов и стал богачом[782]. С шутливой обреченностью Билл сказал одному репортеру: «Я теперь продаю свой собственный образ»[783]. Он стал, как выразился Ферфилд Портер, лицом абстрактного экспрессионизма[784].
«Гулять с де Кyнингом по Даунтауну в Нью-Йорке было все равно что гулять с Кларком Гейблом в Голливуде», – вспоминала Эдит Шлосс. Люди останавливались и смотрели ему вслед, некоторые выкрикивали его имя. Билл был довольно миниатюрным мужчиной, но на тех заполненных людьми улицах казался огромным[785]. Вскоре он переехал в новую мастерскую по адресу: Бродвей, 831 – собирался отремонтировать ее и довести до уровня, соответствующего статусу одного из самых богатых художников в стране[786]. С Рут – поддельной Элизабет Тейлор, вечно висящей на его руке, и кучей денег в кармане он, казалось, очутился на вершине мира. На самом деле Билл был глубоко несчастен и топил свои страдания в алкоголе.
Однажды примерно в эти дни в дверь Элен постучали. Она вполне прозорливо подумала, что к ней явился представитель церкви Благодати, чтобы, по ее словам, «затянуть меня в свои сети» религиозной пропагандой
