Женщины Девятой улицы. Том 3 - [55]
В самом Альбукерке было всего несколько высоких зданий, но ни одно из них даже при большом желании нельзя было назвать небоскребом. Этот не очень большой город в недалеком прошлом пережил из-за разработки водородной бомбы строительный мини-бум[737]. Никогда прежде Элен не жила в подобных местах. «Еще в Нью-Йорке я спросила знакомого продавца пиломатериалов Рокки, сколько людей живет в Альбукерке. “Да на втором этаже моего многоквартирного дома в Бронксе больше жильцов”, – ответил он».
Местное население действительно оказалось невелико, но в городе собралось потрясающее сообщество хороших художников, и значительный процент среди них, к большому удовольствию Элен, составляли женщины[738]. Она сняла небольшой дом у подножия Скалистых гор и начала преподавать[739].
Элен всегда щедро раздавала советы коллегам-художникам, но в Нью-Мексико впервые занялась преподавательской работой официально, и роль эта идеально ей подошла. «Я не могу представить себя матерью, – говорила она, – но мне очень нравится иметь возможность изменять ход вещей, давать людям то, что может изменить их жизнь. Кто-то загадывает желание, а добрая фея волшебным образом помогает этому желанию сбыться. Что может быть лучше?»[740].
Ее подход к преподаванию, позаимствованный у Ганса Гофмана и Эдвина Денби, заключался в том, чтобы просто вдохновлять ученика. Она призывала студентов смело приобщаться к «величайшей в мире» жизни – жизни художника. Мысли масштабно и пиши масштабно, ни к чему не привязывайся – ни к пейзажу, ни к абстракции, ни в красках, ни в камне[741]. Давая эти советы, она изящно, словно танцовщица, перемещалась по аудитории и рассказывала о Нью-Йорке; о том, как там живут и работают художники; о том, что они открыли в процессе своего творчества; и о славе «всего этого» – под «этим» подразумевалось искусство, а под «всем» – сама жизнь.
Поэтессе Маргарет Рэндалл в то время было 22 года, и она недавно развелась. Ради заработка ей пришлось устроиться писать сопроводительные материалы в фирму, работавшую над правительственной ракетной программой. Незадолго до приезда Элен в Нью-Мексико она стала позировать на художественном факультете университета и однажды оказалась в классе Элен.
Маргарет совсем не хотелось быть натурщицей, она мечтала рисовать сама. Элен, заметив желание девушки, просто оторвала кусок от листа бумаги, протянула ей и сказала: «Давай, рисуй». «В тот момент она стала величайшим наставником в моей жизни, – признавалась Маргарет больше чем полвека спустя, будучи по-прежнему в восторге от Элен. – Сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что она была для меня первой моделью сильной женщины, которая делала что хотела сама, а все остальное просто посылала к черту. Не забывайте, это были пятидесятые годы. Она открыла мне глаза на всё, в том числе на мир искусства»[742].
Маргарет признавалась: «Элен перерисовала мою внутреннюю карту. Ее идентичность в искусстве и ее отношение к процессу и практике творчества перераспределили мою творческую энергию. Элен верила в свободу, в свободу самовыражения. Она смело рисковала во всем, чем занималась. Она показала мне, что если долго практиковать неповиновение и отказ, это становится твоим навыком»[743]. Элен потребовалось совсем немного времени, чтобы разбудить и оживить художественную атмосферу в Альбукерке[744].
Вскоре после ее приезда Маргарет и художница Конни Фокс начали возить Элен на бой быков в Мексику, в Сьюдад-Хуарес – город в шести часах езды к югу от Альбукерке. Уже само по себе путешествие было на редкость экзотическим. Каждый раз компания останавливалась в одном том же очаровательно ветхом мотеле и пила текилу в одном и том же баре[745]. Этот дорожный ритуал очень нравится Элен, но сильнее ее привлекало и возбуждало то, что она видела потом на арене: цвет, движение, сила. Дюжину поездок в Мексику Элен впитывала все, что видела, делала наброски на бумаге, а затем возвращалась в мастерскую и писала[746].
Картины этого периода все горизонтальные, они постепенно росли в размерах, увеличившись от пары десятков квадратных сантиметров (как, например, полотно «Хуарес», одно из первых и лучших в серии «Бой быков») до гигантских три на шесть метров[747]. Изменилась и цветовая гамма. Отказавшись от грязных цветов, которые иногда появлялись даже в ее портретах, Элен теперь использовала яркие и сильные краски, без которых невозможно было передать красочные геральдические оттенки плаща и одежды матадора, режущую глаз синеву неба над золотым песком арены и лоснящуюся черноту шкуры вспотевшего разъяренного зверя.
Мазки на холсте толкались и метались, словно бык, в которого втыкают пики. Они вихрились и вибрировали, как вибрирует слабый человек, матадор, столкнувшийся с горой мышц и элегантными пируэтами уходящий от смертельной опасности. Элен запечатлела все это абстрактными средствами, только намекая на образ человека или животного; не абстрактной в ее работах была страсть, которая их объединяла
