Женщина во тьме - [69]

– Отец в курсе? – спрашивает Джо, и я, бросив взгляд на приоткрытую дверь, чувствую приступ страха. Все, что мы с Джо скрываем от Патрика… Вдруг он стоит в коридоре и слушает? – Не говори ему ничего, – шепчет сын.

* * *

У тебя в подвале была секретная коробка. Ты всегда держал ее в самом темном углу.

– Я храню ее на всякий случай, – сказал ты тогда.

– Какой случай?

– Если за плохое поведение меня запрут в подвале.

Потом ты открыл коробку и показал свою заначку. Как сейчас помню весь этот бесполезный хлам и думаю: почему там не было фонаря? Почему ты не припас воду или еду? Эта практичная чушь лезет в голову взрослому, а ребенок, каким ты был тогда, не боялся ни голода, ни жажды, и пугала тебя не темнота подземелья, а то, что она скрывала.

Сначала ты достал ракушку – большую раковину, непонятно как занесенную в твой подвал с далекого тропического побережья. Говорил, что она волшебная. Еще там лежал ключ, но от какой двери, ты не сказал. Но, самое главное, там был шнурок с крестиком – отгонять злых духов.

Глава 32

Сара

Патрик разматывает бинты, кладет их на стол, берет судокрем[10] и осторожно смазывает мои обожженные ладони. Смотрю на них с опаской: краснота, несколько небольших волдырей, но все же не так страшно, как показалось сначала. Когда все это случилось, я решила, что прожгла руки до костей.

– Прости, – прикладывая к пораженным участкам ватные диски и снимая обертку с нового бинта, опять извиняется Патрик.

На его запястьях, ниже подвернутых рукавов, вижу едва заметные шрамы от старых ожогов. По спине бегут мурашки.

– Конечно, я понимаю. Ты ж не нарочно, – успокаиваю мужа. Он отрезает полоску пластыря и закрепляет бинт. Поднимаю глаза. Пытаюсь высвободить свои дрожащие руки. – Ты же не мог…

Патрик качает головой.

– Не мог, но… Пока шел в аптеку за бинтами, твердил себе: это случайность, а на обратном пути вдруг подумал… Знаешь, я разозлился, что ты меня обманываешь и тебя никогда нет дома. Нет, я не собирался обжигать тебе руки, и все-таки…

Настает моя очередь качать головой. Муж выглядит исхудавшим, постаревшим, загнанным. Чувствую, что я отравлена тем же страхом, который изнутри, подобно раковой опухоли, гложет Патрика.

– А что, если это не случайность, – шепчет он, обдавая меня несвежим дыханием. – В кого я тогда превращаюсь? Что со мной происходит?

* * *

По дорожке, ведущей к дому, идет Анна. Зажав перебинтованными руками уши, пригибаюсь к столу и жду, когда она уйдет. Никого видеть не хочу.

Вдруг слышу: в эркерное окно кто-то стучит.

– Катись отсюда, – бормочу себе под нос и через холл иду в гостиную.

За мутным стеклом маячит женский силуэт. Анна знает, что я дома. Торчу здесь безвылазно, черт меня возьми!

Внезапно тень пропадает из поля зрения. Облегченно вздыхаю. Господи, прячусь от друзей, прячусь от Патрика. Когда это кончится? Снимаю и сворачиваю бинты. Кожа на ладонях ярко-розовая, они еще горят, но боль притупилась.

А Патрик, как обычно, надел костюм и уехал. Хотела спросить куда и не смогла. На столе муж оставил несколько фунтов – монетами. Собрав их все до одной, поднимаюсь наверх.

Выдвигаю верхний ящик комода и шарю в глубине в поисках конверта, куда я обычно, если нахожу, складываю мелочь. Вместо него рука нащупывает среди белья другой лист бумаги: это фотография. Сажусь на край кровати и разглядываю находку.

Сразу же узнаю Патрика: ему на снимке лет семнадцать-восемнадцать – не больше. Когда мы встретились, он был почти такой же. Юноша запечатлен на фоне дома, который, хоть в то время еще не стал домом-убийцей, все равно выглядит мрачным. Темные окна похожи на пустые глазницы, красная дверь – на окровавленный рот, и кажется, что за этими плотно сжатыми губами прячутся острые зубы, готовые в любую минуту вонзиться в улыбчивого подростка.

Мое сердце начинает колотиться, но не из-за дома и не из-за Патрика. Рядом с ним, улыбаясь во весь рот, стоит молодой Джон Эванс, а несколько поодаль, в стороне от компании подростков, – тощий хмурый Бен. В девушке с иссиня-черными волосами, склонившей голову Патрику на плечо, узнаю Анну.

Анна.

Зажав снимок в кулаке, подбегаю к окну. Она все еще здесь – на скамейке через дорогу. Сидит спиной к дому, обхватив голову руками.

Услышав стук входной двери, Анна встает со скамьи, но я отворачиваюсь и трясущимися руками запираю дом. Не поднимая глаз, быстро перехожу дорогу. Анна будто только что проснулась: растрепанная, без макияжа. От нее несет перегаром и табачным дымом.

– Кто подбросил это мне в спальню? Ты? – протягиваю фотографию. Анна нехотя берет ее в руки. – Здесь ты, и Патрик, и Бен, и злосчастный Джон Эванс.

– Ты нашла это в своей комнате? – удивленно спрашивает Анна.

– Хватит притворяться! Украла у меня деньги, а вместо них подложила…

– Постой, как я могла попасть в твою комнату? И откуда мне знать, где ты хранишь заначку? И потом… Дура я, что ли? Зачем мне оставлять «визитную карточку» – эту идиотскую фотографию с собственной физиономией?

– Я… – Я не знаю, что ответить. Если не Анна, то кто?

– Может быть, Патрик? – Она сверлит меня взглядом. – Или кто-то из ваших детей. А может, Бен. Я видела вас вдвоем. Он запер галерею и повел тебя в мастерскую. Ты говорила о нем Патрику? – со смешком спрашивает Анна, а меня охватывает ужас. – Бен рассказывал тебе, что дружил с Патриком? Рассказывал, что у них всегда были общие девицы?