Женщина во тьме - [50]

Спускаюсь в подвал, включаю фонарь, который принесла с собой, и направляю на неокрашенную стену. При виде ее чистой белой поверхности у меня кровь стынет в жилах: от пересекавшей ее строчки повторяющихся слов не осталось и следа.

Хлопает входная дверь – я вздрагиваю и роняю фонарь. Нагнувшись за ним под стол, вижу на пыльном полу нечеткие отпечатки чьих-то ботинок. Должно быть, замазывая детские каракули, здесь топтался Патрик.

– Сара?

Хочется притвориться, что меня здесь нет. Однако дверь открыта, свет горит, так что прятаться глупо.

Ключ! Внутри все обрывается. Он спросит, где я взяла ключ.

– Прости, я собирала белье в стирку и хотела проверить… – Умолкнув, смотрю на расползшуюся по противоположной стене плесень. Похоже, Патрик ее не заметил. – Так жаль, но пятна проступили снова.

Он не отвечает. Опять накатывает чувство вины. Прикусываю язык: хватит нести всякую чушь.

– Сара, тебе никто не запрещает входить в подвал собственного дома.

Голос мужа звучит мягко, но я вижу, что ключа в двери больше нет. Он в кулаке у Патрика. Не запрещает! А почему снял ключ с общей связки, которая висит на кухне? Спрятал его нарочно.

– Ты так старался, а я увидела, что снова пошли пятна, и хотела… Хотела узнать, во что обойдется обработка от сырости. Я вызвала оценщика.

– А я-то целый день кручусь на работе и считаю, что жена бездельничает, – отвечает Патрик, от его тихого голоса внутри все обрывается.

– Знаю, нужно было предупредить тебя заранее. Патрик, этот оценщик, он, когда был, обнаружил… – Умолкаю на мгновение: а мне это действительно важно? – Здесь, на стене, была надпись.

Патрик меня словно не слышит.

– Ты должен был ее видеть, не мог не видеть. Ты же сюда спускался. Не знаю когда, но ты ее закрасил.

– Наверно, здесь играл какой-то ребенок, – почти шепчет муж.

– Какой ребенок? Один из маленьких Эвансов?

Бросив взгляд из-под ресниц, Патрик отводит глаза.

– Риелтору, когда мы приезжали сюда в первый раз, я не сказал, что до Эвансов дом принадлежал нашей семье. Сверившись с коммерческим предложением, представительница агентства стала уверять, что подвал – превосходное помещение для подростковых игр. А я заметил, что скорее там была не игровая, а домашний карцер – лучшего места не придумать.

Мне становится трудно дышать. Кажется, воздух внезапно стал более плотным.

– Патрик, это писал ты?

– Не помню, – бросает он, дотрагиваясь до стены.

Как можно такое забыть? Смотрю на чистую белую поверхность, а в глазах стоит бесконечная строчка детских каракулей: «Я плохой. Я очень плохой…»

– Да нет же, ничего я здесь не писал. Я же рассказывал тебе о своем детстве. Ты всерьез думаешь, что я сидел в подвале и черкал на стенах?

Патрик снова смотрит мне в глаза и широко улыбается. Только улыбка эта насквозь фальшивая.

– Сара, – говорит муж, поднимаясь по ступенькам, – не вызывай за моей спиной ни ремонтников, ни оценщиков. Договорились? Сейчас надо потуже затянуть пояса. Если хочешь что-нибудь предпринять, скажи мне, и я решу вопрос. – Патрик запирает дверь подвала и, вынув из замка ключ, добавляет: – А его я спрячу в более надежное место.

Вряд ли теперь мне удастся найти этот ключ.

* * *

Просыпаюсь посреди ночи. Во рту пересохло. Знаю, что разбудил меня неприятный сон, но я его уже не помню. Хочу выпить воды и, заметив на фоне окна какую-то тень, со страха сбиваю с тумбочки стакан. Неожиданно тень поворачивается: это Патрик. Обнаженный, он слегка прикрывается шторой и, прижав палец к губам, жестом манит меня к себе. Переступив через лужу, подхожу к Патрику.

– Что там? – шепчу, вглядываясь в ночь.

Он показывает на противоположную сторону улицы.

Прищурившись, различаю некий силуэт – подобие человеческой фигуры, которая, отделившись от темноты, вскоре вновь отступает в тень. Как ни стараюсь, ничего больше рассмотреть не могу. На луну то и дело наплывают облака – они будто играют в прятки, – поэтому тени все время перемещаются.

– Человек? – спрашиваю я.

Патрик кивает.

– Как только появляется луна, я его вижу. Стоит там уже несколько часов.

– Несколько часов? Откуда ты знаешь?

– Проснулся еще до двенадцати… Померещился шум – выглянул в окно и увидел.

На часах десять минут четвертого. Неужели Патрик с полуночи не ложился? Дотрагиваюсь до его руки – холодная как лед.

– Пошли спать, – говорю.

Он отрицательно качает головой.

Тени опять зашевелились, но ни одна из них не напоминает мне человека. На улице пусто. В такую ветреную и дождливую ночь никто не выходит из дому.

– А ты уверен, что там действительно кто-то есть? – спрашиваю мужа.

Он стоит прямо перед окном, не прикрывается даже шторой.

– Ты, как мы переехали, сразу сказала, что за домом следят. И была права. За нами все время кто-то наблюдает.

Чувствую, как руки покрываются гусиной кожей, и не могу понять, кого пугаюсь больше – неизвестного под окнами или Патрика, который, не сомкнув глаз, полночи высматривает кого-то в темноте.

Глава 22

Сара

Я увидела его, когда шла из супермаркета. На полпути, чтобы проверить, все ли купила, замедляю шаг у витрины ювелирной лавки. Обычно смотреть там не на что: сплошные обручальные кольца – золотые, тяжелые, инкрустированные камнями, но вдруг глаз что-то цепляет, и я подхожу ближе. В самом центре отсека, отведенного, как указывает табличка, под винтажные украшения, на синей бархатной подушечке, с ценником, лежит обручальное кольцо моей матери.