Женщина - половинка мужчины - [23]

Пронзительно блеяли овцы. Над крышами домов в поселке подымался дымок. Большей частью дым был густым, темным: многие топили чем попало — сырыми ветками кустарника, травой. Казалось, что из труб к небу взлетает не дым, а стая демонов.

Немой на самом деле немым не был. Раньше он хотя и умел писать всего несколько иероглифов, но вполне нормально изъяснялся на местном диалекте. Он происходил из очень бедной крестьянской семьи, и в родословной его никто бы не нашел никаких изъянов. После службы в армии он вернулся сюда, но поскольку был почти совсем неграмотен, то стал, в отличие от секретаря Цао, только командиром отделения[8]. Он попал на должность, на которую никто не хотел идти, — стал заведовать овцами. Характер у него был покладистый, ровный, восемь лет армейской службы не отняли у него привитого с детства крестьянского терпения. Правда, и в армии он был не из последних: если нужно, бросался в атаку первым. В армии же он распростился с наивной верой в деревенских духов и с прочими суевериями и стал глубоко почитать лозунги революции. Если командир говорит, что перед тобой враг, значит, это враг! Его покладистость нравилась всем, а начальство ценило его за надежность. Его все чаще ставили в пример как активного последователя «Учения Председателя Мао».

Три года назад осенью всех госхозных овец, как обычно, нужно было перегонять в горы на выпас. Ему дали четырех помощников, и они отправились в горы к сложенной из камня овчарне, стоящей возле дороги на Внутреннюю Монголию — по этой дороге незадолго до описываемых событий я вернулся в госхоз. Местность там, как и везде в округе, была довольно мрачная, земля кругом покрыта щебнем. Но трава там росла удивительно сильная. Овцы от этой травы становились просто загляденье. Наверное, сила и упорство пробивающейся сквозь камень травы переходили в них. Из-за этого мы и гоняли туда овец.

В один прекрасный день этот — тогда его еще Немым не звали — пастух гнал по горной тропе больше двухсот голов овец. Шел себе, шел и вдруг увидел прямо на камнях небольшую сумку из зеленого армейского брезента. Он ее поднял, открыл и увидел, что она туго набита деньгами. В этом пустынном и диком месте такая сумма денег могла свалиться только с неба. Полдня просидел он, но так и не смог сосчитать, сколько там точно денег. Их было невообразимо много! Он вернулся в овчарню и хорошенько спрятал деньги. Но с этого момента заболел: или все время разговаривал сам с собой вслух, или у него просто тряслись и шевелились губы — как будто он пытался перебрать про себя всю бесконечность цифрового ряда. Работа, конечно, была заброшена, но он был бригадиром, и за него пасли другие. Через некоторое время к нам приехали люди из уездного бюро общественной безопасности, обшарили всю округу и наконец добрались до овчарни. Деньги, оказывается, потерял один монгол. Вернее, их была целая группа и они гоняли лошадей из Внутренней Монголии к Хуанхэ на продажу. Почты там, где они продали лошадей, не было, и они решили везти деньги с собой в сумке. По дороге, как водится, крепко выпили, и никто не заметил, как где-то в ущелье сумка потерялась. Люди из органов прошли по всему маршруту и наконец решили, что на всем этом безлюдном пути самой подозрительной точкой является наша овчарня.

Бедная заброшенная овчарня никогда раньше не подвергалась такому нашествию. Следователи по очереди вызывали пастухов к своему «джипу» и допрашивали. Наш Немой был бригадиром, выходцем из бедной семьи, да к тому же еще больным. Никто и не думал его подозревать. Но, увидев вооруженных людей, он побледнел, задрожал, сам подошел к ним и все рассказал. Следователи вытащили из-под кучи засохшего овечьего помета утерянную сумку и пересчитали деньги. Десять тысяч юаней были в целости и сохранности.

В один вечер Немой стал знаменитостью. Из «активного последователя» он превратился в «образец крестьянина», «образец труда» и «образец коммуниста» для всей провинции. Когда журналисты попросили его рассказать о замечательном поступке, он засмеялся:

— Слишком много было денег! Если бы несколько сотен, оставил бы себе…

Интересно, что когда он отдал деньги, болезнь тут же прошла, он стал мыслить и говорить вполне четко. Журналисты, естественно, это заявление записывать не стали и расхваливали его на все лады. Так он попал в Пекин, присутствовал на совещании работников целинных земель, видел руководителей государства.

Вернувшись из Пекина, он заявил друзьям и родным, что раньше был дураком и не понимал, на что можно тратить деньги. А теперь, побывав в столице, понял. В универмаге «Ванфуцзинь», например, чего ни пожелаешь — все есть. В столице при деньгах можно хорошо пожить. Рассказы эти тут же достигли ушей руководства госхоза. Его вызвали и пригрозили, что если он и дальше будет слишком много болтать, то быстро станет классовым врагом. На следующий день к нему вернулась болезнь.

Вначале в поселке его звали дураком. Но в те времена «дурак» было словом скорее хвалебным, чем ругательным. Например, в конторе работал бывший инженер-гидротехник — каждое утро он чистил отхожие места. Он был, видимо, очень сообразительным человеком: всеми правдами и неправдами ухитрился сбросить с себя шкуру «интеллигента» и добился того, что его звали дураком. Потом вступил в партию. Поэтому все постепенно почувствовали, что «дурак» — это не то слово, и позже кто-то придумал звать пастуха по его болезни — Немым.