Женщина-кошка - [8]

– Ну, не надо, – Сэлли закатила глаза, но, стараясь утешить подругу, ласково обняла ее за плечи. – Ладно. Ему доставляет удовольствие мучить людей. Чем хуже тебе, тем лучше ему. Забудь. Просто не обращай внимания.

Пейшенс тяжело вздохнула, но ее лицо просветлело, когда она добавила:

– Ты не поверишь, но мне дали еще один шанс. И это сделала – угадай кто? – Лорел.

– Да уж... В чем, в чем, а в этом ты права. Я не верю.

Сэлли взглянула на свое отражение в зеркале, страдальчески поморщилась и принялась рыться в своей сумочке. Наконец она нашла то, что хотела, –упаковку аспирина.

– Опять голова болит, – объяснила она и проглотила три таблетки. – Просто раскалывается.

Она положила аспирин обратно и стала искать что-то другое. Вот оно: маленькая баночка без этикетки, до половины наполненная какой-то жирной мазью. Пейшенс с сомнением покачала головой:

– Да, по-моему, ты пристрастилась к этой дряни.

– Ну и прекрасно, – отпарировала Сэлли. – «Бью-лайн» – настоящее волшебство в обычной баночке.

– А откуда ты берешь этот крем? Ведь они приступают к его выпуску только завтра.

Сэлли хитро улыбнулась и заговорщицким тоном сказала:

– Это все Майк. Помнишь, из лаборатории. Надежный поставщик.

– А, все он?

Сэлли намазала кремом лицо и подмигнула своему отражению в зеркале.

– Хочешь тоже?

Она протянула баночку Пейшенс, но та отмахнулась. Сэлли пожала плечами и спрятала свое сокровище обратно в сумочку.

– Ну, одни готовы принять любую помощь, а другим она, может быть, и не нужна. Что до меня, то я не хочу оказаться единственной женщиной на земле, которая будет выглядеть старше двадцати пяти.

Пейшенс улыбнулась:

– Ладно. Я, пожалуй, пойду. Мне нужно все переделать к полуночи.

Остаток утра пролетел быстро. Пейшенс любила рисовать. Даже если она рисовала что-то по заказу, ее завораживал сам процесс создания из отдельных штрихов, линий и мазков чего-то целого, наделенного смыслом, ей всегда казалось, что это своего рода волшебство. Ее рабочий стол в художественном отделе был не больше, чем у всех остальных, но она умудрилась разместить здесь все, что могло понадобиться: краски, чернила, перья, плотную бумагу для акварели и тонкую лощеную бумагу, ноутбук (чтобы всегда под рукой были нужные программы), даже образцы выпускаемой продукции, хотя Пейшенс сама ею редко пользовалась. А еще среди всего этого, прямо на рабочем столе, лежала еда, которую принесла Сэлли. Она сама сидела рядом и, прислонившись к стенке, наблюдала, как ее подруга заново перерисовывает забракованную эмблему, делая ее, как обеим хотелось верить, лучше.

– Попробуй, рогалики очень вкусные, – сказала Сэлли, протягивая подруге последний. – Пейшенс, нужно что-нибудь съесть. У тебя будет болеть голова.

Ланс, еще один художник, задумчиво прошелся мимо стола Пейшенс, скосил глаза на лежащий там рогалик и взял его, вполголоса пояснив:

– Двенадцать часов. Самое время что-нибудь съесть.

Сэлли сердито посмотрела на него.

– Господи! – Она перевела взгляд на Пейшенс, которая, ничего вокруг не замечая, склонилась над своими рисунками. – Господи, пожалуйста! Пусть это буду я, пусть это буду я...

Чья-то тень внезапно упала на стол Пейшенс. Она нахмурилась и подняла глаза от бумаги. Напротив нее стоял высокий мужчина. Сэлли одарила его самой обворожительной и многообещающей улыбкой, но тот лишь мельком взглянул на нее. Его улыбка предназначалась только Пейшенс.

– Привет, – сказал он.

– Ой, здравствуйте, – Пейшенс смущенно оглянулась. – Сэлли, познакомься, э-э... тот самый полицейский, о котором я тебе рассказывала. Мы познакомились сегодня утром.

Она замолчала в нерешительности и вдруг поняла: «Я же не знаю, как его зовут!»

Она смущенно посмотрела на своего гостя. Но тот широко улыбнулся и протянул Сэлли руку:

– Том Лоун.

– Господи! – вскричала Сэлли. – Какое невероятно чудесное имя. Том! Оно рифмуется с дом, сом, бром. Рифма – это, конечно, не самое главное, но...

Она недовольно, даже с раздражением посмотрела на Пейшенс. Но подруга ответила ей таким же взглядом, да и Том, очевидно, тоже не рад был ее присутствию.

– Ну хорошо, хорошо, – кивнула головой Сэлли. – Я ухожу. Буду у себя. Одна.

Она быстро удалилась, оставив Пейшенс один на один с Томом. Пейшенс подняла на него взволнованные глаза:

– Да... Так и...

Том, улыбаясь, продолжал смотреть на нее. Наконец он сказал:

– Знаете, что мне в вас особенно нравится?

– Нет. Откуда же я могу знать?

– Вы родились в первый день весны. Мое любимое время года.

– Постойте, – у Пейшенс даже рот раскрылся от удивления. – Как вы узнали?

Он достал из кармана бумажник – ее бумажник.

– Вы обронили его, когда убегали. Вы действительно летите как ветер, когда куда-нибудь спешите.

– Ох, спасибо. – Она взяла бумажник и смущенно посмотрела на Тома. – Но совсем не стоило... Я хочу сказать, вы могли оставить его прямо там.

Том поймал ее смущенный взгляд и, улыбнувшись, сменил тему разговора. Он принялся рассматривать рисунки в ее альбоме. И, показав на один из тех. что она делала для себя, а не по заказу Хедара, сказал:

Очень красиво.

– Вы находите?

Том уверенно кивнул:

– Абсолютно уверен. Похоже на раннего Шагала. Что-то изысканное и причудливое. А то, как вы работаете со светом и тенью, больше всего напоминает старых голландцев.