В буфете гостиницы он взял яичницу с колбасой и чашку кофе. Обычно кофе он не пил — то возбуждение, которое якобы давало кофе, к нему никогда не приходило, но сегодня у него был необычный день — он возвращался домой.
Наверное, он выделялся среди постояльцев гостиницы в рубахах навыпуск, белесых джинсовых польских куртках или мятых тяжелых пиджаках, которые носились и зимою, и летом. На нем был светло-серый летний итальянский костюм, темно-синий галстук в голубую полоску в тон рубашке. Он умел одеваться, и это подтверждали взгляды женщин. Его всегда поражала способность женщин мгновенно, одним взглядом заметить и безукоризненную складку на брюках, и носки, и галстук, и хоть и недорогие, но модные в этом сезоне небольшие плоские электронные часы.
Он поднялся в свой номер, взял собранный еще вечером чемодан. В холле гостиницы он сел в кресло, до прихода машины оставалось пять минут. Он закурил — губернатор из молодых, возможно, не курит, и ему не хотелось, спросив разрешения закурить, получить вежливый отказ. Начиналось его возвращение домой.
Раньше ему вообще казалось, что люди уезжают из дома только для того, чтобы вернуться и пройти в светлом костюме (деревенские покупали только черные и коричневые), или в темно-синем мундире летчика с золотыми погонами и голубыми петлицами, или в белом морском кителе с кортиком на подвесках.
Проходы по улицам были обычно два раза в день: ближе к полудню, когда шли в магазин за водкой к обеду, и вечером, когда шли в кино и на танцы. И если кто пропускал полуденный проход приезжего, то шел вечером к клубу, чтобы посмотреть на хорошо отглаженное военное сукно с вытесненными на латуни эмблемами танков, пушек, якорей.
Те, кто приезжал, все еще считались деревенскими, но женщин они привозили уже не деревенских, почему-то чаще всего блондинок. Ему долго казалось, что все городские женщины — блондинки, только потом он понял, что они — крашеные, потому что через несколько лет стали привозить рыжих. Приезжие женщины никого не стеснялись, ни младших, ни старших, днем они загорали на огородах, а одна даже к колодцу ходила в купальнике, наверное, считала, что деревня для того и существует, чтобы ходить раздетой.
Он много раз представлял, как вернется домой с блондинкой, как пройдет с нею по деревне и как она будет улыбаться накрашенными губами родственникам и знакомым. То, что он после стольких лет отсутствия возвращался один, было ненормально.
Черная губернаторская «Волга» подошла к гостинице ровно в девять. Конечно, он мог поехать на рейсовом автобусе, но он давно себе внушил, что вернется домой на черной «Волге», и, когда узнал, что в его район собирается губернатор, специально задержался на два дня в областном центре, чтобы в деревню приехать вместе с губернатором, все-таки он работал в министерстве в Москве.
Шофер положил его чемодан в багажник, но, когда он попытался сесть на заднее сиденье, предупредил:
— Садитесь спереди. Он ездит только на заднем и не любит, чтобы кто-нибудь с ним сидел рядом.
Они подъехали к резиденции губернатора, бывшему зданию обкома КПСС, губернатор вышел из подъезда ровно в десять минут десятого, как они условились накануне. Это было что-то новое, сколько он помнил, все и всегда опаздывали. Губернатор улыбнулся ему. Он помнил губернатора по институту. Тот учился тремя курсами выше на зоотехническом факультете. Если бы он не уехал, то, наверное, смог бы сделать такую же карьеру, но кто тогда мог знать, что такая четко налаженная система рухнет в три дня августовского путча.
Губернатор просматривал бумаги, разложив их на заднем сиденье. Он знал все о губернаторе: после окончания института год зоотехником в совхозе, потом год уже директором совхоза, три года председателем райисполкома, после первого путча примкнул к демократам, в прошлом году избрали губернатором.
Некоторое время он рассматривал окрестности, вспоминая знакомые места. Когда он учился в институте, деньгами ему родители помогать почти не могли, поэтому раз в две недели он ездил из областного центра домой в деревню и заполнял рюкзак и сумку картошкой, салом, грибами, вареньем, всем, что могла дать деревня.
Губернатор, закончив просматривать бумаги, спросил о последних московских театральных постановках. В театры он ходил, но не на премьерные спектакли, а когда билеты дешевели. Он начал пересказывать содержание спектаклей, но губернатор их видел, он не учел, что губернатор часто бывает в Москве в Совете Федерации, а им всегда бронируют места на самые лучшие спектакли. И выходило, что он, житель столицы, не видел последних спектаклей и еще не скоро увидит, у него не оказалось даже этого преимущества.
И тут они въехали в деревню. Он показал дом, у которого надо остановиться, и пригласил губернатора выпить чаю, пусть все в деревне знают, что у них в доме был губернатор. Но губернатор опаздывал на совещание в райцентр и, поблагодарив, отказался. Машина развернулась, набирая скорость, и за несколько секунд вылетела за пределы деревни. И никто не видел, что он приехал с губернатором: сенокос, все на полях. Он прошел в дом. В сенях пахло сырым, только что вымытым полом. Ничего не изменилось, будто он не уезжал, так же висели заготовленные для бани березовые веники, на лавке стоял накрытый марлей новый сепаратор, который ничем не отличался от старого, отец предпочитал проверенные временем модели.
