Женщина из бедного мира - [9]

Но странное дело: когда Конрад бывал у нас, я ревновала и портила ему настроение, а уходил — я ощущала невероятную тоску по нему. Я очень хорошо понимала, что не в наших силах что-либо изменить, прошлого не вычеркнешь. Не говоря уже о том, что и у меня, не только у Конрада, было свое «прошлое», связанное даже с этим же местом. Но почему мои прошлые воспоминания не огорчали меня, почему я вспоминала их скорее с удовлетворением, чем с чувством отвращения? Уж не приписала ли я Конраду все то, что пережила сама, и не потому ли я не могла простить ему, что видела в нем то же, что и в себе? Ведь я в какой-то мере наслаждалась жизнью и не могла этого забыть, как же мог забыть Конрад, если жил так же? Эта женская логика чувств не позволяла мне свыкнуться с тем, что есть, и примириться с Конрадом. Я, конечно, понимала, что делаю глупости, но сознание этого, когда находило «настроение», нисколько не останавливало меня от повторения тех же глупостей.

А потом я опять сидела одна и считала часы, когда вернется Конрад. На дворе была уже весна, но холодная и дождливая. Холодно было и у меня на душе. Казалось, что никакого «настоящего» счастья я еще не испытала и никогда не испытаю его. Мне было всего девятнадцать лет, но я уже столько пережила, столько перетерпела. Так, по крайней мере, я думала — и сама себе казалась несчастной.

День прошел, и наступил вечер. В окне дома, что стоял напротив, я увидела силуэт молодой женщины с ребенком: она была матерью. «Она счастлива? — спросила я себя. — Несомненно».

Мысли приходили и уходили. Когда и где им будет конец? Лишь только в земле, в могиле, куда не долетает никакой отзвук этого жестокого мира.

5

Так вот и перемежались мои дни: те, когда Конрад был со мной, и те, когда его не было. Первые я называла красными, другие — белыми. Первые проходили как мгновение: мы дурачились как дети, Конрад радовался, смеялся, я была счастлива, и в счастье не считала часов. Другие тянулись целую вечность, я ничем не могла их заполнить, и в цепи моих переживаний образовался ряд пробелов, пустых мест, не имевших никакой ценности. Но случалось, что и те, белые, дни бывали богаты впечатлениями. Одни гасли сразу, иные держались в памяти подольше.

Припоминаю один вечер в «Ванемуйне»[2], — я пошла туда с однокашницей Элли, которая приехала сдавать экзамен по латинскому языку. Пошла против желания, словно предчувствуя нечто недоброе. Но предчувствие это на самом деле не исполнилось. Вечер прошел спокойно, но приятно. Я познакомилась с молодым студентом, прогуливалась и танцевала с ним и не хочу скрывать: мне было весьма весело. У меня осталось впечатление о нем, как о вежливом, воспитанном, весьма начитанном молодом человеке. Сколько-нибудь значительного влияния на меня это знакомство не оказало. Но он был все же увлечен мною, по крайней мере, дал это понять. И тут я должна признаться, что с удовольствием слушала его комплименты: они приятно щекотали мое женское самолюбие. Убеждена, что молодой девушке иногда просто необходим такой невинный флирт. Тогда он, во всяком случае, помог отогнать мою тоску и дал моему воображению пищу и на следующие дни. Представился случай сравнить того молодого человека с Конрадом и прийти к выводу, что к Конраду я питаю все же серьезные чувства. Я убедилась, что Конрад для меня незаменим, что другого такого, как он, я уже не найду. С другими я могла провести в беспечной беседе час-другой — и все.

На второй вечер я пошла в кино. Мне там запомнилась фраза: «Новая любовь бесследно стирает прежнюю». Я думала об этом на следующий день и поклялась освободиться от ревности к бывшей жене Конрада. «Какое мне дело до его прошлого, если он дорог мне сейчас».

Я сидела на стуле, на котором часто сидел Конрад. «Где он сейчас? Чем занимается? Думает ли обо мне?» Как сильно он владел моими чувствами! Не проходило мгновения, чтобы я не думала о нем. Он стоял перед глазами. Мне вновь хотелось видеть его, обнимать, слушать его голос, смотреть ему в глаза. «Скорей бы он пришел!»

Хотелось поскорее уехать к нему в деревню. Но пришлось помогать матери, у нее оказалось много работы. И у Конрада еще не было определенного места и угла. Забот ему хватало — надо было подыскать какую-нибудь службу, которая позволила бы прожить в эти трудные времена. Он был очень внимателен и заботлив. Сам он как-нибудь прожил бы, но старался создать для меня уют, найти развлечение. Мне было и так хорошо, но провести лето в деревне я считала величайшим счастьем. На лоне природы я надеялась полностью вернуть себе радость жизни и душевный покой.

Уже кончались мои «белые» дни, но Конрад на этот раз медлил с возвращением. В последний вечер я не знала, что и делать: все наскучило и осточертело. Не могла читать, ни одна мысль не задерживалась в голове. И спать было рано: часы показывали только восемь.

Пойти бы погулять, но погода стояла прескверная. Холодная; повсюду расползся какой-то насупленный, таинственный сумрак. Сумрак, чем-то напоминающий библейский вечер, когда распяли Христа. В душу закрадывался страх.

Можно было пойти на концерт в парк, но одной не хотелось. Подумала: вернется Конрад, — тогда и сходим вместе. Хотелось жить с ним в любви и согласии. Я нагляделась, что за отношения были у моего брата, лавочника Харри, с Лидией: ссорились каждый день, хотя и собирались вскоре предстать перед алтарем. Если уж не понимают друг друга, лучше бы совсем не думали о браке. «Нужно уважать интересы и взгляда другого, понимать его душу, только тогда можно с ним жить». Постепенно я стала понимать Конрада.