Женщина из бедного мира - [8]

И еще говорили карты, что пришелец торопится с печальной вестью. «Что же произошло? — кольнуло меня. — Его ловят? Нет, это еще ничего. Освободят. Болен? Об этом страшно и подумать. Случилось какое-нибудь несчастье с его родными? Или он решил порвать со мною? Нет, тогда пусть лучше не приходит, достаточно письма». Мне думалось, что так мне будет легче все перенести.

И вновь мои мысли перенеслись к тому времени, когда мы жили в Таллине. С благоговением думала я о том, как Конрад заботился обо мне. Не выходил из памяти день, когда он послал меня обедать, а сам остался без еды. Как это было прекрасно с его стороны! А теперь он решил оставить меня? Или карты врут?

И врали они ровно столько, сколько говорили правду. Конрад вернулся из деревни в город (он исходил пешком двенадцать верст и принес с собой кучу продуктов), и я сразу повеселела. В то утро я получила письмо от одного офицера, он приглашал меня встретиться, и, не вернись Конрад, сомневаюсь, осталась бы я дома. Я была бесконечно благодарна Конраду, что он явился, и, как только могла, ласкала его. Сердце мое ликовало, когда мы остались вдвоем: как искупления, ждала я этого все дни. Он понимал меня.

Потом он заговорил о своих будущих планах. «Тяжело сидеть вот так, без дела, — объяснял он. — Я просто рвусь к работе, словно избавления, жду какого-нибудь дела. Сегодня же вернусь в деревню, чтобы подыскать себе работу, хотя бы крестьянскую. Меня тут никто не знает, здесь я на первых порах вне опасности».

Но я не хотела отпускать его. Хотела всегда видеть его рядом, говорить с ним. Правда, мать извинялась передо мной, что у нее мало денег и что она ничего особого к обеду купить не может. Но Конрад мирился со всем. Он много и не ел.

— Времена такие, что приходится отваживать себя от еды, — отшучивался он, когда его сажали за стол. — Если знаешь, что тысячи других голодают, то вроде и аппетита настоящего нет. — И добавил немного погодя: — Да и у вас, как видно, пошли лихие деньки. Тебе бы в деревню уйти, матери стало бы легче. Приезжала бы на праздники.

Пожелание это словно было высказано моими устами, но меня беспокоило наше безденежье. Я еще была тогда уверена, что если ехать куда-нибудь в деревню, нужно что-то прихватить с собой. Каким пустым и бессмысленным кажется мне сейчас этот обычай, а в то время он был для меня жизненным вопросом. Денег у матери не было, не было их и у Конрада, да и просить у него было бы неудобно. Я не нашла ничего другого, как заложить свое пальто поновее и кольцо. Сделка эта представлялась мне довольно трагической, но я по-детски утешила себя, что приношу небольшую жертву ради любимого человека.

Не хотелось бы, чтобы вы смеялись надо мной, но должна вам поведать все: мои заботы об отъезде на этом еще не закончились. Я бы с радостью в тот же день поехала вместе с Конрадом, но из этого ничего не получилось. Мать затеяла большую стирку, а на следующий день надо было стоять в очереди за хлебом. Так что мой отъезд волей-неволей пришлось отложить до праздников. «А в праздники, — вновь спросила я себя с чувством затаенного страха, — не встречусь ли я случайно с Кустой Убалехтом? Что я ему скажу и как объясню это после Конраду, чтобы он поверил?» Ведь Конрад был так добр ко мне, могу ли я своими затеями причинять ему боль? Ох, эти маленькие, маленькие горести девичьи на жесткой-прежесткой постели земной! Как все изменилось за короткий срок, когда меня из революционной бури прибило к тихой обывательской пристани!

Вечером Конрад уехал, быть может, одолеваемый мыслями о борьбе. Я еще на следующий день живо представляла себе, как он стоял при свете вокзальных огней в тамбуре вагона. Как это было замечательно! Его задумчивое, строгое лицо было бледным.

В том же поезде, возможно, в том же вагоне ехал и Куста Убалехт. Этого человека я не желала видеть, и было бы лучше, если бы никогда не знакомилась с ним (а произошло это в вагоне, когда я ехала из Петрограда домой). Хорошо еще, что он не поздоровался со мной, не то Конрад мог бы бог весть что подумать. Но я приметила, что не поздоровался он со мной потому, что ревновал, потому, что страдал, и мне это даже было чуточку приятно.

«Ах, Конрад, ты такой милый, такой добрый ко мне!» И я поклялась всегда любить его, хотя гадалка, к которой я пришла в тот же день, объявила мне: «На вашей жизненной дороге стоит какой-то брюнет, он очень богатый. Вы познакомитесь с ним и влюбитесь в него». Нет, никакие мужчины уже не интересовали меня, я хотела стать законной женой Конрада и посвятить себя только ему. Думала найти себе какую-нибудь работу и хоть немного облегчить заботы Конрада. Надеялась, что скоро уйдет это смутное время и Конрад снова вернется к деятельности и жизни. А то он так переживал из-за этого «навязанного отдыха».

Праздники в деревне прошли в тихом, неомраченном настроении, но в городе я уже на следующий день готова была кричать, рвать и метать. Какой-то внутренний голос спрашивал: «Почему?» — «Не знаю», — отвечала я.

Утром у меня была с Конрадом небольшая ссора, он обиделся и ушел. Но разве я виновата в том, что в сердце закралась ревность? Мне показалось, что Конрад не любит меня или что его любовь бледнеет рядом с чувством, которое, по-моему, он все еще испытывал к своей бывшей жене. Почему она оставила его, почему встретила Конрада я? Для того ли, чтобы снова страдать и мучиться? По-моему, я страшно переживала, и лишь потому, что любила Конрада и ревновала его к прежней жене. «Будет ли это и дальше так? — спрашивала я себя. — Или это только пока мы не уехали из этого города, где Конрад был счастлив с другой?»