Женитьба Дон-Жуана - [3]

При лике.

Для женщин,

Чтоб занять достойный ряд,

Два ушка вот таких же — сущий клад.

Но среди нас бывают добряки,

Все хвалят в женщине —и то и это,

Того не зная, что и две строки

Из пухлой книги делают поэта.

Недаром за ушком '

В тенистой прядке

Мой страстный друг

Помчался без оглядки.

Как встретились

И чем была награда,

В подробностях рассказывать не надо.

Он счастлив был, но говорил:

— Пойми,

Во мне все та же вековая рана.

Я счастлив

Прежним счастьем Дон-Жуана,

А не спокойной радостью семьи.

Хочу иметь жену, иметь при ней

Разноголосый выводок детей.

Почти супруг,

Почти уже родитель,

Он гордо оглядел свою обитель,

Для этой цели годную вполне,

Как пьяный в упоительном угаре,

Вдруг потянулся к вековой гитаре,

Тихонею висевшей на стене,

С которой в прошлом,

Будучи влюбленным,

Пел серенады

Всяким разным доннам.

«Обманутый в жизни

Судьбою зловещей,

Не внял, не прозрел я

Пути своего.

Потратил я жизнь

На разгулы и женщин,

Ни те, ни другие

Не стоят того.

Бессмертную славу

Меняю охотно

И сердце вручаю

Лишь смертной судьбе.

На что мне бессмертье,

Бессмертье бесплодно,

Пока не увижу

Творца я в себе.

Одну назову лишь

Своею судьбиной,

Одна лишь на свете

Мне станет родной.

Любви упоенье

Найду я в любимой,

Все прелести мира

Открою в одной…»

Так пел он,

Фантазируя при этом,

Как, став отцом,

Позднее станет дедом.

Но счастье создавалось невзначай

И так же невзначай оно распалось.

Кого на радость завлекает малость,

Тот и от малости впадет в печаль.

Как ни смешно,

А роль судьбы зловещей

Аделаидины сыграли вещи,

О, вещи, вещи!..

С темных древних дней

Они друзья и спутники людей,

Как лошади, собаки и коровы.

У них есть память,

Есть особый взгляд,

Что человек забыл, они хранят,

Не говоря до времени ни слова.

Зато каким,

Однажды неминучий,

Бывает злым их говорок скрипучий.

Все вещи

По служивости своей.

Сживаются с характером людей,

Порой перенимают их недуги,—

Быть может, в том и состоит уют,—

Кряхтят, скрипят и даже предают,

Как давние и близкие подруги.

Иные женщины об этом знают

И потому так часто

Их меняют.

Не знала Ада,

Только молодилась,

Хотя Жуану в нянюшки годилась.

Для разных специй был и разный срок:

Зимой — охлада сыворотки млечной,

А жарким летом — нежно молодечный,

Зеленоватый огуречный сок.

Зато она казалась молодой,

Пока не привела его домой.

Воскликну

Без намерений придиры:

О, наши коммунальные квартиры!

Ты входишь в них не просто, а нырком,

Чутьем пройдя то занятое место,

Доставшимся от бабушки в наследство

Каким-нибудь громоздким сундуком,

Потом тебя от прочих потаенно

Ведут куда-то в темень,

Как шпиона.

Переступивши

За второй порожек,

Жуан увидел пару стройных ножек.

Нет, нет, я не хочу интриговать

И прикрывать их кружевной оборкой.

Читатель милый, то была кровать

С подушками, уложенными горкой.

А за кроватью, сторожившей вход,

Стоял буфет, стул,

Столик и комод.

О вещи, вещи,

Даже без обновки,

Как людям, вам нужны перестановки.

Иной себя сто раз переметнет —

И там нехорошо,

И здесь не климат,

Но вот однажды в угол передвинут,

Глядишь, и свое место обретет.

У Ады и в простенках и в углах

Все вещи были

На своих местах.

Одно забыл.

Стоял еще трельяж,

Имевший тоже ветерана стаж.

Трельяжиком его назвал бы я,

Перед которым Ада то и дело

Легко порхала — о, она умела

При госте прихорашивать себя,

И как бы этим меж собой и им

Создать не что иное,

Как интим.

Но что интим!

Все атомы интима

На этот случай пролетали мимо.

Душа его, как прежде — налегке,

На зов ее любви не отзывалась.

«Где красота?

Куда она девалась?» —

И цепенел в позорном столбняке,

Меж тем на кухне женщины-чистюли

Со злым усердьем

Чистили кастрюли.

Коль ты в гостях,

Умей себя улыбить,

Предложенный напиток надо выпить.

Чудак Жуан впервые пить не стал,

А не имей он прошлого отрыжек,

Не помни про себя известных книжек,

То выпил бы, а выпив, и воздал,

Но Байроны и прочие Мольеры

Избаловали парня

Больше меры.

Померкла Ада.

В прежнем нежном стиле

Светильники Жуану не светили,

Они погасли, стала вялой речь…

Как это горько!

Чуткое на жалость,

Мое бы сердце от сочувствий сжалось,

Душа зажглась бы, чтоб любовь зажечь,

Хоть в случае таком же наши Ады

Бывают с нами

Так же беспощадны.

Кто виноват?

Скажу не воровато,

Скажу открыто — вещи виноваты.

Послушны вещи лишь по мелочам,

Но в главном, даже взять и стул-калеку,

Не вещи потакали человеку,

А человек приладился к вещам.

Они-то Аду, равную годами,

И делали при них

Такой, как сами.

Есть заведенья,

Где на первый взгляд

Поношенные вещи молодят,

Проделывая сложные работы:

Как женщин красят, клеят ловко так,

Что, нанеся на них волшебный лак,

Им возвращают прежние красоты,

Но дни пройдут, и где-нибудь, однако,

Реальный возраст

Глянет из-под лака.

У красоты нет возраста, когда

Ничем не нарушима красота,

Когда ее изнанка мудро скрыта.

Земля в цвету юна, но шрам косой

Геологу откроет мезозой

И меловые тайны мезолита.

А наша Ада, как заметил гость,

И без ущерба виделась насквозь.

Жуан подумал,

Не желая лгать:

«Пока не поздно, надо отступать.

Еще одна победа — шаг к полону,

Но если отступленье суждено,

Пусть будет подготовлено оно,

Иначе быть великому урону…»

И тут мой друг задумался, решая,

Как отступить,

Ее не унижая?

На этот счет

У многих разнобой,

Но вывод общий: поступись собой!

Жуан глаза, приопуская веки,

Трагически закрыл на этот раз.