Женечка, Женька и Евгеша - [19]

Проглотил таблетку, уколола она меня, чувствую, начинаю «плыть». Повела она меня в ванную комнату брить. Снимай, мол, кальсоны. Я ещё не настолько «уплыл», чтобы не соображать ничего: как это снимать кальсоны перед молодой хорошенькой девушкой за просто так! Она пытается расстегнуть мои кальсоны, я сопротивляюсь. И начинаю, само-собой, «заводиться». Входит костыляющий Женечка. Вот ты где и чем занят! И сестричке: видишь, Анечка, ты его берешь за это место, а он волнуется, ты же видишь. Это ты просто не умеешь правильно брать. Могу этому делу научить хоть сегодня вечером после отбоя. А побрею я его сам, мы с ним из одной роты. Договорились на после отбоя? Она ответила: «Ага, разбежался, учитель.» И вышла.

Я к тому времени «поплыл» уже настолько, что почти ничего не соображал. Женечка выбрил мне не только пах, но и грудь и живот. Как он потом сказал, чтобы шерсть выросла и теплей служить было.

Меня прооперировали. Аппендицит оказался достаточно запущенным, повозились со мной изрядно. Отходил долго. Сутки я пролежал, стал понемножку выходить в курилку. Шов должны были снять через шесть дней после операции. Ещё беда – у Женечки оказался огромный запас анекдотов, а мне смеяться больно, вот – вот, кажется, шов лопнет. Майор Олег Силыч советовал обходить Женечку стороной. А как?

Дней через пять после этого Женька собрался в самоволку. Перепрыгивая через забор, он въехал каблуками в голову проходившему около забора сапёрному старлею. В каблуки у него вместо набоек были вбиты подшипниковые шарики (как у нас всех), а весил Женька под девяносто кило. Так что старлею досталось. Женька мгновенно среагировал и перепрыгнул назад. Они с Евгешей «совершенно случайно» обнаружили лежащего без сознания старлея, сообщили КП и отвезли его в лазарет. Положили его в офицерскую палату, в которой лежал пехотный лейтенант с поломанной ногой. Лейтенант, как и Женечка, оказался крайне деятельным человеком. И просто лежать был не в состоянии, ему нужна была область деятельности. Первым делом он заявил старлею, что тому предстоит операция и нужно переодеться в предоперационную одежду. И переодел его в трикотажную слегка декольтированную женскую сорочку какого-то неопределённого сине-зелёного цвета с трикотажным же цветочком под вырезом. Были в те времена такие образцы женского нижнего белья. Правда, они уже «уходили», и где её отыскал лейтенант, неясно. Но отыскал. А старлей, скорее всего, не общался с женщинами, носившими такие сорочки и поэтому не опознал её в «предоперационной рубахе».

Так и лежал бы он в женской сорочке до прихода лечащего врача, если бы в гарнизон не принесло зачем-то медицинского генерала, который пошёл обходом по лазарету.

Мне за день до этого сняли швы, поэтому весь день пришлось лежать и даже не курить, а утром пошёл покурить. И тут компания в белых халатах, а впереди – один в штанах с лампасами из-под халата. А первая солдатская заповедь гласит, что самая длинная кривая мимо начальства всегда короче самой короткой прямой. И в соответствии с этой заповедью нырнул по-быстрому в туалет. Выглядываю в щёлочку – компания протопала мимо. Правда, это ничего не значит, они могут и в туалет заглянуть. Вообще-то я должен при обходе быть на своей койке, но в туалете находиться имею право. Ну мало ли… Надо найти убежище. Лучше всего, когда они уйдут из послеоперационной палаты, где я лежал. Я же не могу сказать: «Товарищ генерал, давайте поскорее мотайте отсюда, мешаете рядовому спокойно жить.» Очень сожалею, но не могу.

Смотрю, появились Женька с Евгешей в белых халатах и тапочках, старшина после завтрака отпустил по случаю воскресенья посетить командира Женечку. Машу им рукой: давайте сюда. Подошли. Объясняю обстановку, Они согласились, что надо где-то постоять, пока этот с лампасами уйдёт.

Офицерская палата рядом и слышен генеральский голос. Генерал узрел на больном женскую сорочку и опознал её. Видимо, его жена, хотя и генеральша, носила такую. «Это что на тебе надето?» - спрашивает генерал. Старлей, очевидно, пытается вскочить и представиться, потому что генерал сказал: «Лежи, лежи.» Старлей докладывает: «Товарищ генерал, старший лейтенант учебного инженерно-сапёрного батальона такой-то, на мне одета предоперационная рубаха.» Генерал спрашивает: «Что у него?», ему отвечают: сильное сотрясение мозга, содран клок кожи с волосами, в операционном вмешательстве не нуждается. Генерал начинает нелитературно выражаться в адрес «предоперационной рубахи», но будучи всё-таки солдатом, понимает, что это чья-то шутка, шутник же находится в офицерской палате. И никак не иначе. Не рядовые же его одели.

Всё это он произнёс такими словами, что мы были в восторге: как умеет мужик! Голос у генерала зычный, слышно по всему лазарету. Женечка, участвовавший в переодевании старлея, даже пожалел нашего старшину с его бедным лексиконом. Позже, когда мы узнали, что генерал был доктором медицинских наук, профессором, Женечка выразился в том смысле, что вот-де старшина не видит пользы в образовании, а слышал бы он генерала, сразу понял бы, зачем оно.

Почти одновременно со мной под нож майора Олега Силыча попал рыжий-прерыжий Гриша Якопсон из артполка. «Третий взвод, второй расчёт.»-отрекомендовался он. Редкостный дохляк. С такими «мышцами», как у него, что с пушкой делать? Он рассказал, что когда его в военкомате спросили, занимается ли он спортом, Гриша ответил: «Да. Первый разряд.» Разряд у него был по шахматам. Вот так и влетел он в компанию борцов, штангистов, боксёров и прочей братии. На фоне сослуживцев он выглядел жалко. Гриша был рыжий, красный, как огонь, и получил кликуху “Красный Воин”, которая звучала откровенной насмешкой. Неизвестно, что с ним было бы, если бы не аппендицит. Списали бы, скорее всего, куда-нибудь, место нашлось бы. Потому как если призвали – барабань три года до дембеля, который неизбежен, как крах капитализма. (Правда, впоследствии оказалось, что с капитализмом авторы афоризма поторопились. Ну, не суть.) Его, наверно, сразу перевели бы куда-нибудь, но на теоретических занятиях он был всегда первым и с большим отрывом, ему было очень интересно. Видимо, начальство колебалось: с одной стороны, никуда не годный задохлик, а с другой – светлая голова. Таких голов немного.