Жена - [34]

Он, кажется, удивился.

– Правда? – Он присел рядом. – А мне казалось, я давил на тебя – поцеловал в своем кабинете, так сказать, запустил машину в действие.

– Нет, я уже в первый день занятий все поняла, – ответила я. – Когда ты вошел в Сили-холл весь растрепанный, сказал, что твоя жена только что родила, и прочел отрывок из «Мертвых». Да все девчонки в классе сразу захотели с тобой замутить.

– Правда? – Его это, кажется, обрадовало. – Не знал.

– Что ж, теперь знаешь.

– Я люблю тебя, Джоани, – вдруг сказал он, и я подумала, что, возможно, он даже не врет.

Наш разговор ненадолго меня успокоил, и вскоре я согласилась выйти с ним на улицу, в весенний вечер и оживленный гомон Гринвич-Виллидж, где музыка лилась отовсюду. Джо повел меня на ужин в «Гранд Тичино», и я съела тарелку спагетти аль бурро [15], единственного блюда, которое я тогда заказывала в итальянских ресторанах, к его огромному раздражению. Джо ел мозги. Несмотря на поздний час, ресторан был забит битком; в Нортгемптоне такого не увидишь, там все рестораны закрывались рано. Джо рассказывал о бессонных ночах на Бэнкрофт-роуд, о том, как бродил по комнатам своего безрадостного дома, приносил Кэрол мазь от потнички и смотрел, как та размазывала мерзкое оранжевое желе по попе младенца.

– Я так рад, что убрался оттуда, – заявил он, поедая мозги. – Думал, сдохну в этом доме. Так что спасибо. Спасибо, что спасла от такой жизни, хоть это вышло и неожиданно.

– Не за что, – отмахнулась я, а он потянулся и взял меня за руку.

– У тебя губы в масле, – сказал он. – Все губы блестят. Ты, наверно, святая. Святая Джоан.

Вскоре мы заговорили о другом, но под конец ужина он признался, что расставание с Кэрол и Фэнни принесло ему не только облегчение, но и горе. Срывающимся голосом он говорил о том, как держал на руках свою малышку, касался родничка – мягкого места на головке, где кости у младенцев пока не срослись.

– Я тебе помогу, – машинально вырвалось у меня.

– Ты ничем не сможешь мне помочь.

Невозможно понять чувство утраты, что испытывает молодой отец, сказал он. Но я, как ни странно, его понимала. У нас обоих в голове нарисовался образ брошенной малышки, маленькой девочки, названной литературным именем Фэнни Прайс. Пройдет несколько недель, и Джо напишет жене спокойное письмо с покаянием, точнее, продиктует мне приблизительный черновик письма, а напишу его я. Оно будет трогательным, искренним, но не слишком сентиментальным; он набросает примерный план выплаты алиментов и пособия на ребенка, который они оговорили с его другом-адвокатом Недом, и попросит разрешения видеться с дочерью раз в месяц, вдыхать ее запах с нетерпением живущего отдельно отца.

Я помогала ему по-своему, чем могла. Мы прожили в «Уэверли-Армз» несколько недель; я не сбежала, и лишь секс помогал скрасить безрадостные дни, что тянулись перед нами, каждый неотличимый от предыдущего. Я стирала свои трусы и чулки в маленькой грязной раковине в нашей комнате коричневым куском мыла, и после высыхания те стояли колом. Туалет в коридоре плохо смывался, после других жильцов в бачке оставалась моча и туалетная бумага – желеобразная жижа, напоминавшая суп с яйцом, что мы ели в Китайском квартале. Иногда мы с Джо часами бродили по улицам, останавливались на крылечках зданий и целовались, как делали многие парочки.

Но в основном мы сидели в комнате, и я знала, что рано или поздно мы озвереем и начнем бросаться друг на друга, если будем долго торчать взаперти в этом крошечном пространстве. Впрочем, он никуда уходить не собирался; он был писателем или планировал им стать, ему нужно было место для работы. У него имелись кое-какие сбережения, но он намеревался потратить их на Кэрол и малышку – на первое время их бы хватило. Я, в отличие от него, не испытывала непреодолимой тяги к писательству. В колледже он побуждал меня писать, но в Нью-Йорке говорил лишь о своей писательской карьере, и я не возражала. Мне казалось, мне писать не о чем, и даже если и было о чем, Элейн Мозелл убедила меня, что это бессмысленно. Пусть Джо пишет рассказы, думала я, а я тем временем пойду и найду работу в дополнение к небольшому доходу, которым обеспечила меня бабушка. Я позвонила знакомым, воспользовалась сетью связей, образовавшейся у меня еще в школе, вспомнила, что мама Кэнди Маллингтон из Брирли возглавляла отдел кадров в издательстве «Боуэр и Лидс». Миссис Маллингтон согласилась встретиться со мной, и мне дали работу ассистентки редактора; редактора звали Хэл Уэллман. Джо пришел в восторг; он радовался, что я нашла себе полезное занятие, и еще больше обрадовался, узнав, что я буду работать в издательстве, то есть целыми днями находиться среди книг и редакторов; когда у него появится роман на продажу, все они могли стать потенциально полезными контактами.

Офис «Боуэр и Лидс» занимал девятый этаж много этажного известнякового здания на углу Мэдисон-авеню и Сорок шестой улицы. По утрам, когда Джо еще спал, я садилась на поезд до Центрального вокзала. Он признавался, что просыпался ненадолго, чтобы посмотреть, как я снимаю ночнушку. Каждый день он замечал, что я выгляжу так же, как вчера; он не замечал течения времени и воздействия силы земного притяжения.