Жена и дети майора милиции - [16]

— Товарищи! Что с вами сегодня? Откуда вас столько взялось?

В ответ лишь послышался тихий смущенный смех.

Валера охранял в очереди свою семью, закрывая ее собой, и лишь изредка из-за плеча кидал настороженные взгляды. На них, впрочем, особенно не глядели, а так, мельком, поглядывали и при этом мысленно возмущались: кто это, интересно, пускает такие бездарные сплетни? Жена горластая! Сын десятиклассник! Жена была милой, спокойной женщиной, это ведь сразу видно. И сын никакой не десятиклассник, а лет двенадцати, шустрый такой мальчуган. В очереди стоять он не привык, переминался с ноги на ногу и фырчал, как жеребенок. А Валера стоял как столб. Сначала взгляды, которые он бросал из-за плеча, были настороженными, потом какими-то вызывающе-провокационными: ну чего вы мнетесь, давайте, разоблачайте меня!

Семья Валеры со своими тарелками и стаканами с компотом расположилась в дальнем углу буфета. За столом у них пустовал один стул, и его заняла машинистка Аля. Подошла и как ни в чем не бывало села. Пришлось Валере познакомить ее с женой.

— Это одна из самых трудолюбивых и грамотных сотрудниц редакции Алевтина Георгиевна, — представил он Алю.

Повторяя потом эти слова, Аля удивлялась: «Кто бы мог предположить, что он знает полное имя и отчество какой-то машинистки!»

То, что Валера боялся свою жену, теперь увидели все.

— Видимо, когда-то в молодости он изменил ей, — говорила Аля, — она об этом узнала, и с тех пор он на всю жизнь напуган.

— У нас в доме, послушайте, какой был случай. Жена утром на работу, а муж — художник, на работу не ходит, творческая личность — сразу на балкон и на бельевую веревочку вывешивает свою маечку и прижимает прищепкой. Знак соседке, что жена отчалила, вход свободен. Ну и, естественно, по истечении времени возникает во дворе вопрос: что это, как жена из дома, маечка все сушится на балконе да сушится? И, что тоже естественно, кто-то делится этим наблюдением с его женой…

— А вот это уже не естественно, это подлость. Такие вот подлецы своими доносами разбивают семейную жизнь.

— Ну уж нет: подлец все-таки тот, кто изменяет, а не разоблачает измену.

Страсти закипали, Валеру с его семьей в пылу спора позабыли, с Валерой все было ясно: он обожает нас, потому что не любит свою жену. Вопрос всех волновал почти абстрактный: может ли мужчина быть верным всю жизнь одной женщине, своей жене?

В понедельник Валера как ни в чем не бывало появился в редакции с ворохом своих заметок. И тут же одну из них — «Назвали Джульеттой» — о рождении в зоопарке маленькой слонихи — отнесли в секретариат, чтобы поставить в номер. А тут в отдел заглянула Дунина, увидела Валеру и принародно объявила:

— Валера, твоя преданность газете нашла самый высокий отклик. — И она пояснила, что редактор просил его написать рассказ страницы на три в воскресный номер.

Валера замер, он понимал, какую честь ему оказывают.

— Я напишу рассказ, — ответил он, — на три страницы. Мог бы и на четыре и на пять. Но газета есть газета, сколько ей надо, столько и напишу.

Дуниной не очень понравилась такая самоуверенность, и она сочла нужным слегка охладить Валерин пыл:

— Не говори «гоп», пока не написал.

Кто-то добавил:

— И пока не напечатал.

Все посчитали, что теперь Валера долго уж не появится, будет писать-переписывать, часами сидеть над одной строчкой, создавая свой однодневный шедевр для воскресного номера. Но он пришел через два дня, нарядный, как в праздник. Бежевый пух на его голове золотисто сиял, а большие выразительные глаза источали радость и довольство собой. Впервые Валера не заглянул сразу в машбюро, не послал своего восторженного взгляда Але, а также не поинтересовался, на месте ли пребывает фотокорреспондент Инна Уточкина. Возможно, Валера и к Дуниной не зашел бы, если бы она не была передаточным звеном между ним и редактором.

— Вот, — Валера положил перед Дуниной три страницы, схваченные в левом углу скрепкой, — написал. Можете читать, а я пока выйду. — Но он не сразу вышел, остановился в дверях и сказал: — Не знал, что это так страшно, когда твой рассказ читают.

Дунина поощрительно кивнула ему: молодец, Валера, чтобы ты ни написал, все-таки написал, притом быстро, с верой в талант, которого у тебя нет, откуда ему быть. Она не обиделась, что в этот свой приход Валера не вспомнил о ее прошлом, не пожалел славу, музыку, блеск, которые она променяла на редакционные будни. Она понимала его состояние и, отодвинув в сторону все другие бумаги, принялась читать рассказ. Он назывался:

Просто один такой вот день

Всем известно, что воскресенье — день отдыха. А куда дела девать? Есть-то охота, и белье постирать надо. Поэтому герой этого рассказа жарит сейчас рыбу, а жена его стирает. Они оба архитекторы. У них есть сын, который в данный момент не жарит, не стирает, а учит стихотворение. У них в понедельник будет в школе пушкинский вечер. «Погиб поэт, невольник чести, пал, оклеветанный молвой…» Сын учит стихотворение Лермонтова, а сам ждет звонка от Гусева. Хорошо бы написать: «А сам ждет звонка от Маяковского…» Но у них в классе нет однофамильцев великих поэтов, есть, правда, Лобачевский, но с ним сын не дружит. К тому же тот, первый, Лобачевский не был поэтом, а это уже все другое, даже если ты великий математик, создатель неевклидовой геометрии.