Жемчужина, сломавшая свою раковину - [97]

Когда же мои супружеские обязанности были выполнены, я ждала, пока лежащий рядом со мной человек захрапит. Это означало, что теперь я могу тихонько выскользнуть из постели и отправиться к себе в комнату. Но в ночь перед отъездом в Кабул все было иначе.

Несмотря на переданный Бадрией приказ оставить Джахангира дома, мне очень не хотелось разлучаться с сыном. И я решилась попытать счастья — поговорить с самим Абдулом Халиком.

— Я хотела спросить кое о чем… — робко начала я и запнулась, соображая, как бы построить фразу так, чтобы не разозлить его с первых же слов. Абдул Халик повернул ко мне голову, удивленный тем, что вообще слышит мой голос. — Завтра… поскольку я буду помогать Бадрие… я надеялась, что смогу взять Джахангира с собой, и вот…

— Джамиля присмотрит за ним.

— Но мне не хочется утруждать ее. У Джамили достаточно забот со своими детьми.

— Ничего. Она справится.

— А еще я беспокоюсь, что он станет капризничать, иногда его даже накормить непросто…

Похоже, я зашла слишком далеко.

— Тогда не езди! — рявкнул он. — Мне с самого начала не понравилась эта дурацкая затея, но я согласился, а теперь что же, должен выслушивать твою глупую болтовню?! — Абдул Халик сел на постели, почти полностью натянув на себя одеяло. Я поджала обнажившиеся ноги.

— Мне жаль, я не хотела, прости… — торопливо заговорила я, надеясь погасить разгорающийся пожар и избежать затрещин.

Но было поздно. Следующие полчаса я провела, слушая брань мужа и от всей души жалея, что вообще начала этот разговор.

Утром я поцеловала спящего сына и положила его на подушку в комнате Джамили. Слегка коснувшись пальцем щеки Джахангира, я смотрела, как его губы растянулись в сонной улыбке.

Джамиля нахмурилась, заметив на моей щеке красное пятно — отпечаток пятерни Абдула Халика. Отметина уже начинала темнеть, наливаясь багровым цветом.

— С мальчиком все будет в порядке, Рахима-джан, — сказала Джамиля. — Спать он будет здесь, в моей комнате под твоим одеялом. Перед сном мы обязательно станем говорить о тебе. Поезжай, не волнуйся. Это путешествие пойдет тебе на пользу, вот увидишь.

Я была благодарна Джамиле и знала, что Джахангиру нравится бывать у нее и играть с ее детьми. И все же сердце мое было не на месте.

«Две недели. Всего две недели, и я вернусь», — думала я, убирая темные кудряшки со лба спящего сына.

— Все будет хорошо. — Джамиля бережно обняла меня, зная, что синяк на лице означает наличие еще множества синяков на теле.

Я подхватила матерчатую сумку с вещами и вышла во двор. Бадрия поджидала меня возле машины. Гулалай-биби и сын Бадрии Хашмат тоже пришли проводить нас.

— Доброе утро, — с фальшивой улыбкой произнес Хашмат.

— Доброе утро, — рассеянно пробормотала я, все еще видя перед собой разрумянившееся во сне личико Джахангира.

Свекровь не стала утруждать себя приветствиями и сразу же накинулась на меня:

— В Кабул собралась? Не понимаю, как можно оставлять такого маленького ребенка ради дел, в которых ничего не смыслишь! Мой сын слишком добр, раз отпускает тебя. Так что смотри, чтобы Бадрия-джан была довольна тобой, помогай ей как следует!

— Да-да, — эхом откликнулась Бадрия.

— Хотя я сильно сомневаюсь, что от тебя будет прок, — словно разговаривая сама с собой, пробормотала старуха.

Хашмат разразился хохотом.

— Разве не прекрасно поехать вместе с мамой-джан в Кабул! — в притворном восторге воскликнул он. — Да все наши одноклассники лопнут от зависти, когда узнают.

Я бросила на наглеца испепеляющий взгляд, который не укрылся от его матери и бабушки. При любом удобном случае Хашмат вспоминал, что в прошлом я была бача-пош. Раньше ему нравилось делать это в присутствии отца. Но однажды Абдул Халик взорвался такой яростью, что Хашмат больше не решался дразнить меня, если отец был рядом. В свое время Абдул Халик положил на меня глаз именно потому, что я была бача-пош, но сейчас сама мысль, что я когда-то сидела за одной партой с мальчиками, приводила его в бешенство.

Охранники Абдула Халика загрузили наши сумки в багажник, а мы с Бадрией забрались на заднее сиденье.

«С охранниками не разговаривать. Они глаз с тебя не спустят… Один неверный шаг — и ты горько пожалеешь об этом! В Кабуле у меня везде свои люди, они будут приглядывать за тобой. Только посмей опозорить мое имя, и обещаю, ты проклянешь тот день, когда тебе пришло в голову напроситься в попутчицы Бадрие!»

В серьезности его угроз сомневаться не приходилось.

Мы все больше и больше удалялись от дома, и тревожные мысли о сыне и воспоминания кружились в моей голове, пока качка и мерное гудение мотора не убаюкали меня. Бадрия давно уже спала, откинувшись на спинку сиденья, и слегка похрапывала. Я тоже прикрыла глаза и задремала.

Не знаю, сколько прошло времени, должно быть, несколько часов, но, когда я очнулась, за окном уже мелькали высокие дома, машины, лошади, пешеходы. Я выпрямилась и припала к окну — поскольку мы ехали в джипе с тонированными стеклами, можно было не опасаться, что меня увидят снаружи. Разглядывая улицы Кабула, я вспомнила рассказ тети Шаимы о том, как бабушка Шекиба впервые увидела столицу.

Никогда в жизни я не видела столько машин сразу. Будто у каждого жителя Кабула был автомобиль. И магазины! Нескончаемая вереница витрин и вывесок — кондитерские, бакалея, кафе, ателье, даже салоны красоты. Все это так отличалось от того, к чему мы привыкли в нашей деревне. Мне захотелось, чтобы Шахла была рядом, чтобы сестра тоже могла взглянуть на этот мир, совершенно иной. О если бы мы родились мальчишками! Сколько улочек и закоулков мы могли бы обследовать здесь, сколько чудесных открытий мы совершили бы, живя в этом городе!