Жемчужина, сломавшая свою раковину - [148]

Маруф захихикал.

— Ну да, а родителям девчонки пошлет записку и сотню афгани!

— Думаю, так и надо было сделать. А он потом столько возился с ее отцом…

— Но ведь ты тоже сначала принял ее за мальчишку. Идиот!

— Ты и сам так думал! — окрысился Хасан. — Она и вправду выглядела как мальчишка.

— И тогда нравилась тебе гораздо больше? — снова поддел его Маруф. — А как тебе ее новая прическа? Что, признавайся, снова разгорелся аппетит?

Я замерла посреди коридора, лихорадочно соображая, что делать дальше. Внутри разлился ледяной ужас: они сдали меня мужу! И каким тоном эти двое говорят обо мне! От обиды и омерзения на глаза навернулись слезы. Мысли путались, несколько секунд я стояла, не в силах унять налетевший вихрь. Постепенно до меня доходило, что именно я услышала.

Как можно тише я отступила назад, к дверям нашей комнаты, и повернула ручку. Затем оглянулась через плечо — заметили охранники, что я выходила? Нет, увлеченные разговором, они не слышали ни моих шагов в коридоре, ни легкого щелчка, с которым открылась дверь.

Оказавшись в номере, я проскользнула в ванную. Сейчас у меня не было сил разговаривать с Бадрией. К тому же она, похоже, уснула. Я знала: мне грозит серьезная опасность. Мой муж был жестоким человеком. То, что нам, его женам, довелось испытать на себе — лишь малая толика того, на что он способен. Абдул Халик был человеком войны, насилия, власти. Он требовал уважения и беспрекословного подчинения. А наши телохранители только что сообщили ему, что я вышла из-под контроля. Теперь он наверняка вне себя от ярости. Кроме того, не следует забывать и о другой опасности: Абдул Халик хочет взять еще одну жену, но пять — слишком много для него. Я понимала, чем это может обернуться для меня. Той девушке из приюта, о которой нам рассказывала Фахрия, за непослушание муж отрезал ухо. У меня не было ни малейших сомнений: Абдулу Халику ничего не стоит отрезать мне оба уха.

Я прислонилась к стене ванной и прижалась затылком к холодному кафелю, кровь пульсировала у меня в ушах, сердце замирало от страха. Я должна была думать. И думать быстро.

До нашего отъезда из Кабула оставалось три дня.

Глава 64 ШЕКИБА

Шах мчался по улице во весь опор, из-под резиновых подошв его башмаков в воздух поднимались маленькие облачка пыли. Если ему поручили сопровождать сестру в школу и обратно, это еще не означало, что он не может обогнать ее и первым прибежать к воротам дома. Задыхаясь, он остановился возле калитки и оглянулся: где Шабнам? Сестра торопливо шагала вслед за ним. Вид у девочки был сердитый.

— Почему ты вечно носишься как угорелый? Я не поспеваю. И вообще, мама-джан будет сердиться, если увидит, как я гоняюсь за тобой по улице.

— Но я же не виноват, что двигаюсь быстрее, чем ты. Мы давно уже были бы дома, если бы ты не тащилась как черепаха. Вечно приходится ждать тебя.

Эти препирательства повторялись чуть ли не каждый день. Но на самом деле единокровные брат и сестра обожали друг друга и давно перестали обращать внимание на натянутые отношения, сложившиеся между их матерями. Как ни старалась Гюльназ держать дочь подальше от Шекибы, девочка без тени сомнения приходила поболтать с ней. Усевшись рядом, когда Шекиба стирала или готовила, Шабнам расспрашивала ее обо всем на свете — от ухода за скотиной до выпечки хлеба. В свою очередь, Шах, избалованный отцом и привыкший делать все, что только взбредет в голову, частенько донимал Гюльназ своими проделками вроде распущенных клубков шерсти в ее рабочей корзинке. Но стоило Гюльназ заслышать веселый хохот проказника, и ее сердце таяло — поворчав для порядка, она принималась сматывать перепутанные нити обратно в клубок.

Асиф надеялся, что у них еще будут дети, но его жены словно сговорились: стоило одной «выздороветь» от ежемесячного женского недомогания, как тут же «заболевала» другая. Асифу оставалось лишь теряться в догадках: то ли это наказание ему за визиты в гарем эмира, то ли еще какое-то неизвестное проклятие лежит на его женах. Но, так или иначе, он наконец устал сердиться на них и переживать, что ни та ни другая больше не рожают ему детей. Однако мать Асифа не сдавалась. Даже за неделю до смерти она не переставала донимать сына разговорами о том, что Аллах желает, чтобы у мужчины было больше двух жен.

— И куда я поселю третью? У нас в доме нет свободных комнат. И мне хватает хлопот, чтобы прокормить тех двух, которые уже имеются.

— Женись, и все устроится. Аллах не оставит тебя, — говорила мать, устало прикрывая глаза.

Этот совет матери, несмотря на всю его нелогичность, и обдумывал Асиф, шагая домой из Министерства иностранных дел, где он теперь благодаря покровительству эмира Амануллы занимал высокий пост.

Пока отца не было дома, в обязанности Шаха входило отвечать на стук в ворота. Поэтому, когда Халиль-ага прибыл к Асифу, ему открыл мальчик с оцарапанными коленками — результат неудачной попытки забраться на дерево. Глядя на Шаха, Халиль-ага и его жена невольно заулыбались, вспомнив о собственном сыне.

— Добрый вечер, дорогой мальчик! Твой отец дома? Я хотел бы поговорить с ним.

— Нет, он еще не вернулся. Но, пожалуйста, заходите. Будьте нашими гостями, — вежливо пригласил Шах, старательно подражая голосу и манерам отца.