Жемчужина, сломавшая свою раковину - [124]

— Отлично. Так и сделаем. Она молчит — это означает согласие, — сказал третий мужчина, вышедший недавно из соседней комнаты, и ушел обратно, аккуратно притворив за собой дверь.

«А как же Аманулла? На ком же тогда собирается жениться Аманулла? Да как я вообще могла подумать, что он…»

Шекиба вспомнила подслушанный в саду разговор. У нее сжалось горло. Может, она и вправду такая глупая, какой все ее считают…

Принесли бумагу. Шекиба взяла ручку, которую заранее обмакнули в чернила, и написала свое имя там, где ей указали. У нее кружилась голова, в ушах звенело, но Шекиба достаточно хорошо соображала, чтобы понять — иного выбора у нее нет. Совсем недавно она видела, как избавляются во дворце от ненужных людей.

Шекибе велели надеть паранджу и провели в большой зал, из другой двери вышел Бараан-ага. Вид у него был понурый, в глазах застыло тоскливое выражение. Бараан-ага кивнул ей и направился через зал к выходу, Шекиба последовала за ним. Позади она услышала вздох облегчения — советники эмира выполнили поручение своего господина. Никах состоялся, брачный договор был подписан. Шекиба стала женой Бараана-ага.

Глава 50 РАХИМА

После встречи с Шахлой я стала скучать по ней еще больше. И по Парвин. Пока джип Абдула Халика, подпрыгивая на ухабах, вез нас в Кабул, я смотрела на мелькавшую за окном пыльную обочину и думала о сестре. Похоже, в семье мужа с ней хорошо обращаются. Ее свекровь выглядит мягкой и доброй женщиной. Что касается моей, вчера Гулалай-биби несколько раз огрела меня клюкой по спине, когда я подметала пол в гостиной, — ей не понравилось, что я слишком низко наклоняюсь. Это было унизительно.

Я поерзала на сиденье, пытаясь устроиться поудобнее, — ссадины на спине болели, между лопатками расползся огромный синяк. У меня невольно вырвался тяжелый вздох. Бадрия сидела возле другого окна и делала вид, что ничего не замечает. Я была благодарна ей.

Было еще кое-что — одна мысль, которая не давала мне покоя. Шахла назвала дочку Парвин. Я любила нашу Парвин всем сердцем, но свято верила, что нельзя называть ребенка в честь человека, у которого есть физический недостаток. Интересно, хватило бы у меня смелости назвать дочку Парвин или Шаимой? Я очень надеялась, что тетя никогда не узнает о моих мыслях. Мне было стыдно, но я никогда не дала бы ребенку ни то, ни другое имя.

Рождение Джахангира едва не убило меня. После я молилась, чтобы у меня больше не было детей, и, похоже, пока Аллах откликался на мою просьбу. Но постепенно я окрепла, а воспоминание о тяжелых родах совсем стерлось из моей памяти. И мне захотелось еще одного ребенка. Недоумевая, почему снова не забеременела, я тем не менее стала думать, что у Аллаха есть какие-то особые планы насчет меня. Может, это случится в следующем месяце? И я начала молиться, чтобы теперь у меня родилась девочка.

И как же я назову ее? Раиса. Как мою маму. Нет, абсолютно исключено. За эту мысль мне было не так стыдно, как за мысли о сестре и тете. Я вспомнила серое обрюзгшее лицо мамы, ее бессмысленный блуждающий взгляд… Нет, я никогда не назову дочь именем моей мамы. И в то же время, думая о маме-джан, я снова и снова возвращалась к дню моего никаха, когда меня силой вырывали из ее рук, а она крепко прижимала меня к себе. Я вспоминала слезы отчаяния и бессилия, которые текли по ее лицу.

Замаруд? Возможно. Но все же — нет. Слишком многие ненавидят ее, так сильно, что готовы убить. Если они пытались сделать это один раз, то не исключено, что попытаются вновь. И, как знать, вдруг вторая попытка будет успешной? Тогда имя Замаруд станет именем убитого парламентария. Не годится.

Хамида? Или Суфия? Хорошие варианты. Оба имени мне нравились. Первое чуточку больше, потому что Хамида уговорила Бадрию отпустить меня в Учебный центр. И все же…

Шекиба! Вот мой выбор. Имя моей прапрапрабабушки. Имя женщины, которая, как и я, носила мужскую одежду и умела постоять за себя не хуже любого мужчины. Вот как я назову дочь, если она когда-нибудь будет у меня. Если будет.

— После того что случилось с Замаруд, нам надо быть особенно осторожными. Но я не собираюсь нянчиться с тобой. Поняла?

Голос Бадрии вернул меня к реальности. Я повернулась и с удивлением посмотрела на нее, не понимая, с чего это вдруг она решила выступить с подобным предупреждением.

— Отлично! Можно подумать, раньше ты со мной нянчилась, — еще не совсем очнувшись от раздумий, произнесла я вслух то, что было у меня на уме.

Еще не успев закончить фразу, я уже пожалела, что вовремя не прикусила язык. Глаза Бадрии сделались большими, как блюдца.

— Да как ты смеешь, маленькая гадина! — И она наотмашь ударила меня по лицу.

Из глаз брызнули слезы, уши заложило. Мне оставалось надеяться, что из носа не хлынет кровь и не зальет мое свежевыстиранное и выглаженное платье.

— Не смей грубить! — рявкнула Бадрия. — Не забывай, что только благодаря мне ты здесь! Одно мое слово — и все твои поездки прекратятся!

Я закусила губу и, отвернувшись, стала смотреть в окно.

В отеле нас поселили в тот же номер, что и в прошлый раз. Дом, который Абдул Халик купил в столице, требовал серьезного ремонта, поэтому пока мы по-прежнему останавливались здесь.